Вячеслав Касьянов - Искушение святой троицы

— Балбес не приходил? — спросил Леша, с легкостью перескакивая с одной темы на другую и не обращая никакого внимания на Славину обиду.

— Нет, — сказал Слава. — Он что, собирался?

— Ну. Надо в сервис съездить.

Слава не понял, зачем Леше в автосервисе нужен Дима, но спрашивать не стал. Он сказал:

— Если ты с ним договорился, чего у меня спрашиваешь? Позвони ему на сотовый.

— Да вам, хренам собачьим, фиг дозвонишься! Давай, звони ему сам, скажи, чтобы приходил срочно, надо договориться. Он с утра говорил, что придет.

— Да иди ты нафиг! Сам звони.

— Да он с городского не прозванивается, гнида.

— Ну, ладно, я сообщение пошлю.

— Вот и пошли его как следует. Напиши, что я его, гниду, на кукан натяну, если не придет. И давай, спускайся вниз, пошли за пивом.

Услышав про пиво, Слава вздохнул. Он недавно в очередной раз бросил его пить, и, как он надеялся, навсегда, однако совсем отказаться от этой привычки было невозможно: все друзья постоянно напоминали ему о выпивке, и поводов выпить было предостаточно, поэтому он погрузился в тяжкие размышления.

— Ты что, спишь, что ли, негодяй! — сказал Леша. — Даю тебе 5 минут. Ты еще здесь? Ну, нет, не могу я на такого…

— Ладно, ладно, — ворчливо прервал его Слава, но в голосе его уже слышалось просветление. — Через пять минут буду. А сухарики вредны. Их знаешь, из чего делают? Ты, если узнаешь, вообще сразу перестанешь их жрать.

— Нечего тут, понимаешь, — сказал Леша. — Знать вообще ничего не хочу. Все одно: доктор сказал в морг — значит, в морг. Чтобы был внизу через две минуты. Через минуту! Через тридцать секунд, бляха муха!

— Подождешь, — недовольно пробурчал Слава, вдруг снова вспомнив Алину. — Чего раскомандовался вообще? Короче, через пять минут спущусь.

— Все, — сказал Леша.

Слава поплелся в ванную, повернул зашумевший кран и промыл сонное лицо холодной водой. Он фыркал и брызгался, по зеркалу, висевшему над голубой раковиной, ползли серебристые капли. Потом, не вытираясь, вернулся в спальню, стянул затрещавшую майку и надел футболку, обнаруженную на спинке стула под кучей прочей одежды. Он забыл про Лешины понукания и одевался не торопясь, словно чего-то ожидая. Нашел на кровати сотовый и запихнул его в карман джинсов. Обувшись, взял ключ, открыл дверь и медленно вышел наружу. Шоколадная стальная дверь лязгнула, захлопываясь. На лестничной площадке был прохладный полумрак. Он запер дверь, со скрежетом вытащил ключ, уронил его в карман и, затаив дыхание, прислушался. Телефон в гостиной молчал. Слава еще немного постоял у лифта и побрел пешком вниз.

Друзья направились к деревянной скамеечке перед домом. Старые зеленые доски нагрелись под солнцем и издалека казались желтоватыми. С близкого расстояния скамья слабо источала горячий запах краски, неслышный в пасмурную погоду. Солнце, почти заполнившее собой весь небосвод, слепило глаза и пекло голову. На школьном дворе за черной сетчатой оградой тарахтел каток. Слава уселся к солнцу спиной, поставив холодную бутылку под ноги, на то место, куда падала его тень.

— Ух, горячо, блин, — сказал он, приподнявшись.

Леша угрюмым сосредоточенным взглядом следил за проходящими мимо девушками, которые были одеты до чрезвычайности легко, и злобно хрустел сухарями, отправляя их в рот замасленными пальцами. Слава, покосившись на шуршащую пачку, сглотнул слюну. Вид девушек, видимо, навел Лешу на какие-то мысли, потому что он оторвался от сухарей и прошамкал с набитым ртом:

— Где эта гнида казематная? Ты послал ему сообщение или где? Ты его послал?

— Послал, — ответил Слава. — Оно дошло, но он пока не ответил.

— Бабок, наверно, нет, — заявил Леша, хлебнув пива. — Пропивает все, небось. Валяется щас где-нибудь под забором.

— Наверно, — сказал Слава. — В долинах Дагестана, с свинцом в груди.

— Ты чего, бредишь, что ли, бедняга? — спросил Леша сочувственно.

Слава только криво усмехнулся.

В узком кругу друзей Леша довольно часто употреблял резкие выражения в силу своего угрюмого характера, развившегося вследствие жизненных разочарований. В данный момент круг был более чем узкий, поэтому некоторые из Лешиных выражений мы вынуждены опустить. Кроме того, несмотря на отсутствие природной склонности к какому бы то ни было языковому творчеству, Леша умел иногда в разговоре испохабить какое-нибудь слово так, что все кругом покатывались со смеху. Дар к коверканию языка у него был поистине выдающийся, причем результаты все до одного выходили крайне пошлыми. Вместо 'монстр' он говорил 'менстр', вместо 'ротвейлер' — 'вротвейлер', вместо 'Пилснер' — 'спилснер', а страну Египет, изменив в ее названии всего одну букву, превращал в такое слово, которое даже неловко приводить.