Neil Gaiman - Сыновья Ананси

Раз, два, три… рывок!

И шест поддался и шевельнулся у него под руками.

Еще рывок, и он вышел из земли – так же легко, как выходил меч из камня.

Подтянув к себе веревки, он схватил его за конец. Шест был футов трех высотой. Один его конец был заострен – чтобы легче вбить в землю. Онемевшими пальцами Паук стащил с рук петли, которые теперь бесполезно повисли у него на запястьях. Он взвесил шест в правой руке. Подойдет. И вдруг понял, что за ним наблюдают. Наблюдают уже давно, как кошка за мышкиной норкой.

Зверь явился в тишине или почти полной тишине, подобрался, как тень облака. Паук успел разглядеть лишь нетерпеливо бьющий по бокам хвост. В противном случае его можно было принять за статую или за гору песка, которую причудливая игра теней превратила вдруг в чудовищную кошку, ведь шкура у него была цвета песка, а немигающие глаза – зелени моря посреди зимы. И у него была широкая, жестокая морда пантеры. На островах всех крупных кошек называют Тигр. А сейчас перед Пауком стояло воплощение всех крупных кошек, только крупнее, злее и опаснее.

Колени Паука все еще были спутаны, и он едва мог передвигаться. Кисти рук и ступни словно бы покалывало тысячью иголок. Он стал прыгать с ноги на ногу и попытался изобразить, будто делает это намеренно, будто это какой-то устрашающий танец, а не потому, что больно стоять.

Ему хотелось присесть и развязать веревку на коленях, но он не решался отвести глаз от зверя.

Шест был тяжелым и толстым, но слишком коротким, чтобы послужить копьем, слишком большим и неудобным, чтобы бросать как дротик. Паук держал его за заостренный конец и сейчас намеренно отвел взгляд, посмотрел на море, старательно не глядя на то место, где застыл хищник, и полагаясь на периферийное зрение.

Что она сказала? «Ты станешь блеять. Ты станешь скулить. Твой страх привлечет его».

Паук заскулил. Потом заблеял, как подраненный козлик, откормленный, потерявшийся и одинокий козлик.

Мазок песчаного, доля секунды, за которую и не распознать даже несущихся на него зубов и когтей. Паук замахнулся шестом, как бейсбольной битой, замахнулся изо всех сил и почувствовал, как с удовлетворительным, влажным стуком его оружие соприкоснулось с носом хищника.

Тигр застыл, уставился на него так, словно не верил собственным глазам, а после издал горловой звук, вопросительный рык, и ушел на негнущихся ногах туда, откуда явился, ушел в кусты с таким видом, точно его ждут на заранее условленной встрече, от которой – жаль, но никак не отвертеться.

Паук посмотрел ему вслед.

Потом сел и распутал веревки на ногах.

И нетвердым шагом отправился по краю скалы. Тропинка вилась, уходя вниз под слабым уклоном, вскоре ее пересек ручей, падавший с обрыва мерцающим на солнце водопадиком. Опустившись на колени, Паук сложил руки лодочкой и стал пить прозрачную холодную воду.

Потом начал собирать камни. Хорошие, надежные камни размером с кулак. Их он складывал в кучку, как снежки.

– Ты почти ничего не ела, – сказала Рози.

– Лучше ты поешь. Тебе нужно сохранять силы, – ответила мама. – Я съела немного сыру. Этого хватит.

В леднике для мяса было холодно и темно. И не той темнотой, к которой могут привыкнуть глаза. Света не было вообще никакого. Рози обошла ледник по периметру, ведя пальцами по побелке, по влажной скале, по осыпающемуся кирпичу: искала хоть что-нибудь полезное и не нашла ничего.

– Раньше ты ела, – сказала Рози. – Когда папа был жив.

– Твой отец тоже ел, – возразила мама. – И посмотри, к чему это привело? К инфаркту в пятьдесят один год. Что это за мир?

– Но он же любил еду.

– Он все любил, – горько отозвалась мама. – Любил еду, любил людей, любил свою дочь. Любил готовить. Любил меня. И что ему это дало? Только раннюю смерть. Нельзя постоянно любить все подряд. Я же тебе говорила.

– Да, – согласилась Рози. – Наверное, говорила.

Она пошла на звук маминого голоса, держа руку перед собой, чтобы не наткнуться лбом на какую-нибудь висящую посреди ледника ржавую цепь. Найдя костлявое плечо матери, она обняла ее.

– Я не боюсь, – сказала в темноте Рози.

– Тогда ты сошла с ума.

Отпустив мать, Рози снова вышла на середину помещения. Раздался внезапный треск. С потолка посыпались пыль и рассохшаяся штукатурка.

– Рози? Что ты делаешь?

– Раскачиваю цепь.

– Будь осторожна. Если крепеж не выдержит, ты и ахнуть не успеешь, как окажешься на полу с проломленной головой.

Не услышав ответа дочери, миссис Ной сказала: