Виталий Бушун - Будь здоров

Я даже встрепенулся. Мои! Охранники. Так быстро? Не может быть.

— Какие охранники?

— Да егеря же. Вчера какие-то напряженные были, что одна пара, что другая. Не разговаривают; по сторонам зыркают; с ними здороваются, а они, как чужие, прямо — кивнут, молча, и опять будто ждут чего. А сегодня, будто подменили их… Ну-у-у-у, подменили, конечно, новая пара пришла. Да старая тоже не уходила. Так вчетвером в палату к Норбиано и заявились. Вышли оттуда, ну, снова парни, как парни — смеются, шутят, с девушками шуры-муры навостряют…

Весь этот день я так и пролежал в палате: двигаться не хотелось, думать и тренироваться тоже. На постоялом дворе мои спутники разберутся сами, тем более «госпоже» Олисии есть о чем поразмыслить.

Наступил новый день. Я проснулся бодрым и свежим. Позавтракал — и на обход. Первой мы навестили палату безнадежных. Сразу при входе я отметил, что изменилась эмоциональная атмосфера этого помещения. Женщина все также сидела около постели мужа; гладила его, но уже не с тоской и болью; егерь полусидел и тихо о чем-то с ней разговаривал. Дедка не было. Он, оказывается, был известным в городе «ходоком» — «седина в бороду — демон в бок» — и в данный момент вовсю увивался за кладовщицей, по его словам, поразившей его прямо в сердце. Дескать, это ее неземная краса, поразив самое сердце деда, привела его в палату безнадежных и, кабы не столичный лекарь, он ушел бы в чертоги Богов с ее именем на устах. Ну, как такому поэту местного розлива может отказать чуткое женское сердце?

Я проявил нечуткость и распорядился гнать ловеласа домой. С нашим появлением супружеская чета несколько насторожилась, прекратила разговоры и две пары встревоженных глаз стали следить за каждым моим движением. Услышав распоряжение гнать деда, высказанное моим самым строгим голосом — каюсь, иногда репетировал перед зеркалом, а то в больнице королевы Сенлины ни персонал, ни больные никак не хотели верить, что я и наказать могу — супруги как будто еще больше испугались. Даже дышать стали через раз: вдох… — пауза… — выдох… — пауза… — вдох… Помощница деликатно хихикнула, понимая, что любвеобильного старичка надо было еще вчера выписать и строгость моя показная.

Скажите, ну почему девушки каким-то образом мгновенно начинают разбираться в моем характере, порой лучше меня самого? Загадка.

Кроме тревоги эта парочка прямо фонтанировала счастьем, радостью и надеждой. Мне совсем не нравился в этом букете привкус непонятного мне страха. С чем он был связан, я не мог себе представить, как ни ломал голову. Решив, что все как-нибудь само прояснится в скором времени, попросил женщину пересесть, а сам магическим взглядом осмотрел больного — вроде все в порядке. Восстановление идет хорошо, рецидивов не заметно. На мой взгляд, исцеление прошло успешно, но осмотр опытного лекаря через полгода не повредит.

— Ну, что ж, господин Норбиано. Теперь восстанавливать силы. Питаться получше, гулять побольше — сначала до конца коридора, потом на улице вокруг больницы. Если все пойдет хорошо, дней через шесть-семь выпишем. Но обязательно после нового года покажитесь лекарю. Обязательно.

Я назначил несколько укрепляющих снадобий и собрался уходить, когда женщина вдруг встрепенулась, бросилась ко мне, обхватила руками и зарыдала на моей груди.

— Господин… лекарь… мы… вам очень…очень благодарны. Я его очень… очень люблю! А дети… дети бы без отца… Кого из Богов благодарить, что вы здесь оказались?

Я стоял в растерянности и не знал, что делать. На помощь пришла Миринилла. Она обхватила женщину за плечи, отвела к пустой кровати, усадила и стала успокаивать.

— Ну что вы. Все ведь хорошо, — ласково журчал ее голос. — Господин лекарь сильный маг. Так он и поборол болячку вашего мужа. Теперь все будет хорошо. Не надо плакать.

— Это… от счастья… простите меня, — всхлипывая, проговорила подопечная моей помощницы.

Норбиано прокашлялся и все еще слабым голосом, тревожно глядя на меня, тихо спросил.

— Сколько мы вам должны, господин лекарь? Я прошу меня извинить, но у нас сейчас нет столько денег… я знаю сколько это стоит… интересовался… — с затруднением, через силу говорил егерь. Дело было не в жадности — я чувствовал, что его беспокоит только невозможность в ближайшее время расплатиться, — Мы продадим дом, займем у друзей… Мы постараемся побыстрее…

— Вот что, милейший, — бессознательно повторил я интонацию учителя Лабриано, когда он бывал недоволен, — Когда вас везли в операционную, про деньги спрашивали? И сейчас никто не спрашивает! Дело в том, — пояснил я, — Что я сейчас на практике и опробовал на вас один новый метод, который только что стали испытывать столичные лекари. Так что ваше лечение проходит, можно сказать, как испытательное, а за него денег не берут.