Дуглас Брайан: Забытые богини

По случаю праздника у ног статуи лежал венок из бумажных цветов, который возлагался ежегодно местными почитателями культа. По обе стороны статуи неподвижно стояли две толстенькие девочки, одетые в одинаковые черные платья, – храмовые ученицы. За ними лениво наблюдал жирный жрец, совершенно лысый. Он сидел на вросшей в землю лавочке и подремывал, истекая потом.

У ворот было тихо. Издалека доносилась музыка и нестройное пение.

Конан остановился. Ворота вели в мир людей. После пустыни и поющего ущелья в горах он возвращается к людям, и Конан заранее знал, что полюбит этот городок и будет вспоминать его.

Бывают такие города – и поглядеть толком не на что: глухие белые стены, подсыхающий на крышах навоз, яблоневые или миндальные ветки, поднявшиеся над забором, бурые воды реки под обрывом, постоянное присутствие гор, и больше ничего… но есть в них что-то, от чего так и тянет бросить все и вернуться туда навсегда.

Конан смотрел на стены Хаддаха, на ломящиеся из-за заборов на волю цветущие ветки, на уходящие в тору узкие улицы, по которым стекала невесомая пыль. Сейчас они поднимутся по узкой улочке на площадь и получат даром незнакомый праздник мира людей.

Кода, исподтишка наблюдавший за своим другом, подергал его за руку.

– Конан… Я есть хочу.

– Сейчас что-нибудь раздобудем, – обещал Конан.

Они пошли наверх. Человек впереди, пустынный гном, прихрамывая, за ним. Конан слышал, как сопит маленький Кода, и немного замедлил шаги.

Рыночная площадь была обнесена невысоким глинобитным забором. Посреди площади ходила по кругу старая лошадь и вращала колесо, к которому были прикреплены специальные сиденья для желающих прокатиться.

Пожилые хаддахские дамы, которым по случаю весеннего праздника полагалось пускаться во все тяжкие, сидели на пятках кружком, уронив покрывала на плечи и распустив седые волосы, и пели слаженным хором. Лишь на самых высоких нотах их голоса слегка дребезжали. За старушками полуодобрительно-полунасмешливо наблюдала кучка зевак. Песни перетекали одна в другую и не имели ни начала, ни конца. На другом конце площади старательно фальшивили музыканты. Тощие собаки смиренно побирались под ногами у гуляющих людей. Над площадью плыли облака.

К забору, грохоча и разваливаясь на ходу, подкатила телега, и неряшливый старик начал торговать с нее холодным кислым молоком и лепешками. Кода, ерзая от жадности, глазел на эти сокровища.

– Ты умеешь красть? – спросил он Конана, облизываясь.

– Только грабить, – был ответ. – А в чем дело?

– Да я есть хочу, – напомнил Кода. – Пора бы поживиться парой лепешек, если ты понимаешь, на что я намекаю.

– Веди себя потише, – сказал Конан, склонившись к его уху. – Ты ведь не хочешь, чтобы меня побили камнями за то, что я вожусь с разной нечистью?

Кода замолчал. Конан достал из кармана две серебряные монетки – те самые, что остались у него после сделки с людьми черных шатров. И скоро уже Конан и Кода сидели вдвоем на корточках на глинобитном заборе, как две потрепанные вороны, и уплетали лепешки, запивая их кислым молоком.

Облезлый пес сверлил их умоляющими глазами, развесив уши, страдальчески* сдвинув желтые точки бровей и умильно растянув пасть.

– Хорошо работает, – похвалил Конан, – профессионально.

Он отломил кусок от своей лепешки. Пес поймал кусок на лету и проглотил, только зубы лязгнули.

– Все, – сказал ему Конан, – больше не дам. Пес был опытным побирушкой и, ничуть не обижаясь, удалился, шевеля опущенным хвостом.

Небо мутнело – сперва от жары, потом от влаги. Собирался дождь. Темнело. Гуляющие расходились по домам. Старую лошадь выпрягли из колеса и увели. Девочки-жрицы натянули над толстяком навес из полосатой ткани, чтобы он мог продолжать свое бдение, не подвергаясь опасности промокнуть, и убежали.

Только двое бродяг не знали, куда им деться от дождя. Они так и остались сидеть на заборе, когда хлынул ливень. Холодные струи поливали дома и цветущие деревья, заползали за шиворот. Кода поспешно затолкал в рот остатки своей лепешки, чтобы не размокла.

– Я Пустынный Кода, – сообщил он горестно. – Мне сыро.

– Если бы у меня был сейчас желтый камень Зират, – сказал Конан, – мы не сидели бы на заборе под дождем.

– О, не жалей, – отозвался Кода, шмыгая носом. – Ты получил кое-что взамен.

– Чудесный меч, – согласился Конан.

– Меч. И город Халдах. Реку и дождь. Весь мир. И вечность впереди.

Дождь все не прекращался. Копан и Кода сидели, скорчившись, на мокром дувале, и слушали гром, гуляющий по небу.