Наталья Колесова - Двери

— Сны…

Фонтаны. Целая улица фонтанов. Недействующие, с накиданными на дно монетками на счастье. Работающие: перья воды; прозрачные потоки, текущие по разноцветным плитам; сплетающиеся струи, танцующие, играющие с высотой, цветом. И с нами.

— Наши мечты…

Когда я выбрала заколоченную дверь на второй этаж, Дима впервые меня поцеловал.

Не там, конечно.

Мы шагнули из двери на террасу: город раскинулся перед нами в бархатной шкатулке ночи, точно сверкающий драгоценный камень; было непонятно, где он переходит в море, где море прорастает в небо.

— Как красиво!

Дима казался таким же завороженным, как я. Во всяком случае, он долго смотрел, стоя со мной рука об руку. А потом повернулся ко мне и сказал серьезно:

— Спасибо.

— За что? Это же твой город?

— Без тебя я здесь никогда не был. Ты мне это показала. Так что это теперь и твой город.

И поцеловал меня.

Он же первый напомнил мне об отъезде:

— Не уезжай.

Был пятый день в городе. Мы лежали у моря — плиты, накопившие солнечное тепло, щедро делились им на закате.

— Не уеду пока, — лениво отозвалась я. — Еще целых три дня.

Дима молчал долго.

А на прощание повторил:

— Не уезжай.

Ехать, действительно, особой необходимости не было, можно было созвониться, выпросить отпуск…

Но я неожиданно очнулась. Откуда-то появилось странное ощущение, что каждый раз, когда я выбираю дверь, я оставляю за ней кусочек себя. Сияющий драгоценный кусочек то ли души, то ли чувств, то ли старого увлекательного сна. Дима делился со мной, но ведь и я делилась с ним: может, мечтами, может, собой? А вдруг однажды окажется, что я осталась здесь вся, без остатка, что я никогда уже не стану целой и не смогу жить… без Города? Без Димы?

Слишком быстро, слишком много. Слишком серьезно.

Я запаниковала.

Надо уехать — хотя бы на время.

Понять, разобраться.

А он открывал и открывал передо мной новые двери. И уже не просил — просто смотрел на меня, как будто запоминал. Как будто прощался.

Словно я умирала — день за днем.

Это очень раздражало: ведь между нами же всего сутки на поезде, я буду приезжать…

Он качнул головой.

— Ты не приедешь.

— Не приеду, если ты так хочешь! — взвилась я.

В последний вечер он сидел на ступенях магазинчика. Ждал меня.

— Ну что? — неловко сказала я под его молчаливым взглядом. — Прогуляемся напоследок?

Дима опустил глаза и поднялся. Сказал негромко — привычное:

— Выбирай.

— Вот эта.

Дима наклонил голову, словно прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Мне казалось, или он открывал двери все с большим и большим трудом?

Оглянулся через плечо.

— Твой выбор, Настя.

И дернул ручку. Я вышла на свет и ошеломленно застыла. Свет был серый. Серый, тусклый. Огромный пустой двор. Не пустой — заваленный мусором, битыми кирпичами, обвалившимися плитами. Дом все еще стоял, но крепость уже пала: темные провалы окон, серые плиты сорваны, под ними — бесстыдно обнаженные черные кирпичи — как уродливый шрам на лице от ожога. Дом сдался, потеряв свою сердцевину.

Я резко обернулась

— Что это?! Что случилось?

Дима неподвижно стоял в дверях единственной уцелевшей стены; с неба падал то ли серый снег, то ли пепел, припорашивал волосы сединой. Глаза его тоже казались серыми. Как будто вылиняли.

— Ты выбрала дверь, — сказал он негромко.

— Я ошиблась!

Я вбежала обратно, потянула за собой Диму: тот нехотя, тяжело поддался, точно не хотел уходить из разрушенного двора.

— Открой вот эту!

Тусклое низкое небо, море бьет, подмывает набережную — бетон под ногами сотрясается и дрожит от мощных гневных ударов. Проржавевшие перила прогнуты и висят, поваленный фонарь макушкой-плафоном зарылся в песок пляжа. Впрочем, и пляжа-то считай нет — его проглотило море…

— Я ошиблась! — прокричала я сквозь рокот, Дима молча кивнул и первым шагнул за порог ржавой, повисшей на одной петле двери.

Я была беспощадна. Я заставляла открывать его все новые и новые двери — и те, где мы с ним были вместе, и те, за которыми я побывать не успела.

Везде было одно и то же. Серость. Разрушение. Глухие промышленные стены без окон. Старые бараки. Заросшие крапивой остовы домов.

Наш город умирал.

Я не замечала, каких усилий все это стоило Диме — пока не потребовала открыть двери, ведущие на второй этаж.

Дима прислонился к стене и качнул головой.

— Нет. Все. Я больше не могу…

— А я — могу! — крикнула я в его серое при тусклом свете лицо, рванула на себя перекрещенные доски, створки дверей распахнулись вместе с ними. Я взлетела на второй этаж.