Барбара Хэмбли: Тень дракона

Везде, где ее кожу не скрывали клочья сгоревшей одежды, она была такой же морщинистой и жесткой от рубцов.

Ее волосы исчезли.

Как и ее магия.

Моркелеб снова спросил, С тобой все в порядке?

Она едва смогла заставить негнущиеся пальцы открыть затычку серебряной фляги, которую все еще сжимала ее рука. Оттуда она вылила на ладонь семь драгоценностей: два рубина, топаз, который явно вытащили из оправы, сапфир и перидот с трещиной. Словно во сне она вложила перидот в рот и ощутила, как ее сущность снова просочилась сквозь трещину в тело. Ее боль тотчас же усилилась, так что она сложилась пополам, задыхаясь. Ее руки дрожали, когда она выплюнула камень и бросила его в море.

Она сказала, Все в порядке. И заплакала.

Повсюду вокруг нее на скалах сидели драконы, сами похожие на крылатые драгоценности, великолепные в свете утреннего солнца. Воздух был наполнен их музыкой, музыкой, что молчала на протяжении того времени, что Дженни видела их в лагере Роклис, на протяжении битвы. Она шепталась в воздухе подобно морскому бризу или соленому аромату океана. Семь драконов, и некое мерцание над океаном, сгусток дымчатого мрака в воздухе, который был Моркелебом, осознала Дженни.

Нимр нагнул лазоревую голову. Слезы/страдание/свойство людей?

И Моркелеб сформировал мысль, серебряный кристалл потери, неизбежности и необратимой поступи времени — Дженни видела, что Нимр этого не понял. И Мореклеб терпеливо объяснил Свойство людей.

Полюбишь дракона — погубишь дракона, произнес мягкий голос Сентуивира в ее сознании. Долг.

Моя магия, сказала Дженни, отнимая израненное лицо от пораженных рук.

Драконья магия.

Единственная возможность, сказал Моркелеб, если ты станешь драконом; ибо в твоей человеческой сущности нет ничего, к чему может прикрепиться магия. Все выгорело.

Интересно, и жизнь Джона тоже, если маги, вернувшиеся в лагерь, не смогут спасти его?

Она сказала, Я освободила вас, всех вас. Моркелеб, забери меня назад.

Музыка окружила ее кольцом, и она увидела, что все мотивы и нити столь различных мелодий на самом деле являлись частью единой огромной песни. Она не понимала, как не догадалась об этом раньше.

Друг драконов, сказал Сентуивир, мягкий перезвон вселенной золотистых колоколов. Друг драконов.

Потом он расправил крылья, целое поле люпинов и нарциссов, и они подняли его. После этого все драконы поднялись — розовый с зеленым, белый с малиновым, голубой по голубому… Поднялись и закружили подобно листьям над океаном, там, где плавно двигались и пускали фонтаны киты, а потом устремились прочь, к северу.

Моркелеб сказал, Маги-киты послали рыб разорвать тело Карадока на куски, чтобы морские твари не могли никак его использовать. Более того, они засыпали Врата демонов кучей камней. Больше тут ничего нет для нас, Дженни. Я заберу тебя назад.

— Ну уж и генерал из нее. — Джон устало усмехнулся, когда Дженни вошла в палатку лазарета. — Не могла попасть человеку в сердце меньше чем с пятидесяти футов. Наконец-то страна избавилась от нее. — И он протянул к ней руки. — Не плачь, милая.

Он нежно притянул ее к себе и нерешительно ( — Сильно болит, милая?) прижал ее израненную безволосую голову к плечу. — Не плачь.

Но она не могла остановиться. И не он, ни Ян, который вышел из тени, чтобы неуклюже погладить ее по спине — она заметила, что он вырос на два дюйма за то время, что провел с Карадоком — не могли облегчить боль, что наполняла все ее существо.

Роклис была мертва. — Когда подошло подкрепление, мы предложили ей сдаться, — сказал Гарет, который вошел, помятый и перепачканный кровью, чуть погодя, в сопровождении своего отца. Уриен, ослепительный в своем золотистом парике и доспехах, одетый, как подобает Королю, прошел среди раненых, что пролили кровь ради него. Время от времени он наклонялся и разговаривал то с одним солдатом, то с другим. Однажды он подержал инструменты хирурга, когда прочищали и зашивали грязную рану; когда внесли Пелланора из Палмогрина, который истекал кровью от ран, полученных, когда он сражался на стороне Роклис, он взял его за руки и сидел рядом, пока лорд Палмогрина не прошептал:

— Простите меня, — и умер. Люди тянулись с кроватей, чтобы коснуться одежды Короля, а Эктор из Синдестрея, который, проснувшись, вышел прогуляться, говорил что-то бодро и одобрительно и пытался заставить его закончить и уйти.

Сжавшись от смущения, Гарет принес стул и незаметно присел рядом с койкой Джона. Он выудил погнутые и разбитые очки, нацепил их на нос, стараясь не задеть то место, где его лицо оцарапала стрела.