Наталия Осояну: Завеса теней

Скрипач кивнул.

— И для всех других девушек тоже, — добавил он очень тихо. — Но я не убивал…

— …потому что убивает тот, кто идет следом за тобой, — договорил Эльмо. — Или, если быть точным, та . Я прав?

— Я устал, — скорбно прошептал музыкант, доставая скрипку из чехла.

И заиграл.

Эта музыка была полна тоской о безвозвратно ушедшем. Она была горше полыни, холодней северного ветра, острей кинжала убийцы, ядовитей сонной одури…

Когда тоска стала невыносимой, и у всех по щекам потекли слезы, тень скрипача вдруг зашевелилась, потом медленно поднялась и… превратилась в девушку.

Серебристо мерцающие глаза в пол-лица, маленький рот, бледная кожа…

— Лесной дух… — прошептал Эльмо. — Великие Врата…

Белое платье без швов, облегающее фигуру, черный плащ, похожий на крылья. Она дрожит и расплывается, точно создана из тумана — вот вместо девушки появляется лань, а вот — тигрица… и волк, и грифон, и олень, и дракон… и существа, которым нет названия…

— Я как-то раз заночевал в лесу, — сбивчиво принялся рассказывать Тамме, не переставая играть. — И ночью нави, лесные духи, танцевали для меня, а я играл… утром, перед тем, как уйти, я сказал… сказал, что в их танец можно влюбиться и потерять голову… она ответила… что от моей музыки испытала то же самое… но я не знал, что она говорит правду! И с тех пор… она следует за мной по пятам, не отставая… и если считает, что я играю для кого-то, а не для неё, то… гонит этого человека прочь, принимая разные обличья… гонит через лес, пока его сердце не разорвется!

Скрипач замолчал — и замолчала скрипка.

Навь, до той поры следившая за смычком, как зачарованная, взглянула на него с недоумением.

— Играй!

Голос у неё был тихий, шелестящий — казалось, ветер тронул листву.

— Не буду, — скрипач отступил на шаг. — Где девушка?

— Далеко , — навь улыбнулась, показав острые зубы. — Очень далеко… играй!

— Нет, — Тамме дрожал. Эльмо затаил дыхание. — Не буду, пока не скажешь, как найти девушку.

Навь начала злиться: она протянула руку к музыканту, пальцы её скрючились, а ногти превратились в длинные загнутые когти. Тамме, бесстрастно наблюдая за этой метаморфозой, вновь прошептал одними губами: «Я устал…»

— Из-за тебя приношу одно только горе, — проговорил он. — Там, где я появляюсь, вскоре начинается плач по мертвым… зачем ты преследуешь меня? Я не буду больше играть для тебя!

— Тогда отдай мне скрипку , — навь снова улыбнулась.

— Нет! — музыкант впервые испугался.

— Тогда играй! — почти кокетливо потребовала лесная дева.

— Нет… — зарыдал Тамме, падая на колени.

— И-игр-рай! — завопила навь. — Для меня! Только для меня!!

От её крика заложило уши; слуги разбежались, прячась кто куда. Арнульф отступил, обнимая жену, Дамиетта спряталась за их спины. Инквизитор стоял неподвижно, а Эльмо, ринувшийся, чтобы встать между навью и Клариссой, вдруг вспомнил…

…он рванул с пояса безразмерный кошель, вытянул из него мару и бросил её в лицо лесному духу. Ночной кошмар тотчас вцепился в волосы нави, вереща и сверкая глазами; отбиваясь от мары, она прекратила вопить, и этого было достаточно, чтобы скрипач вновь заиграл.

Навь оторвала мару от себя, порвала ей крылья и отбросила в сторону, как скомканную тряпку.

— Да-а…

— Откройте ворота, — проговорил музыкант. — Мы уйдем, чтобы больше никогда не вернуться.

Слуги повиновались.

Тамме шел, наигрывая несложную мелодию. Зачарованная навь шла за ним.

В воротах он последний раз обернулся и сказал:

— Альма на той же поляне, где нашли Айлин… может, ещё жива.

Скрипка вновь заплакала.

«Прощайте…»

…— Отпускаю тебя, — Иеронимус взмахнул рукой, и Кларисса качнулась в седле — невидимая нить больше не соединяла её с инквизитором.

Церковник повернулся к Эльмо.

— Кажется, я должен тебя поблагодарить, — тихо сказал он. — И только. Если бы это произошло чуть раньше…

— Я понимаю, — радость Эльмо исчезла, сменившись печалью. «Все-таки пташке не ускользнуть на этот раз…»

— Мне жаль, — прошептал инквизитор, и, судорожно вздохнув, вытер выступивший на лбу пот тыльной стороной ладони.

— Я готов, — произнес Эльмо, отчетливо понимая, что больше и впрямь шансов нет. До сих пор он еще на что-то надеялся. «Но, отче, вы не можете…» — начала Кларисса, хватая инквизитора за руку, и в этот миг Иеронимус зашатался и начал медленно оседать.