Оксана Демченко - Перевернутая карта палача [СИ]

Бес рявкнул, метнулся вперед… Ул кожей ощутил ребро мозолистой ладони, замершей у горла! Увидел бешено-рыжие глаза совсем близко.

— Не могу убить, — без злости отметил бес, отодвинулся. — Но иначе, не как рэкст. — Багряный рассмеялся, и в голосе звучала надтреснутая сумасшедшинка надежды. — Приговор, говоришь? И после — свобода? Ты понимаешь, наследник, что после я смогу убить тебя! Никто во всех мирах и царствах не остановит меня. Ты враг мне. И скоро станешь заклятым врагом, чую.

Ул вслушался в сказанное и медленно кивнул. Дотронувшись до карты, он захлопнул капкан. Несвобода надвинулась, повисла камнем на шее. Окутала тело, осложняя движения. И всё же за выбор окончательного приговора по-прежнему отвечал сам Ул. Только так.

— Мне больше не войти в Тосэн, — Ул рассмотрел реку и увидел пелену, сотканную из тумана. — Вон она, граница печати Лоэна.

— Ты понимаешь, какую карту вытянул? — поморщился бывший рэкст.

— Думаю, я способен выяснить это. Постепенно. Будет больно, но, кажется, боль в случае атлов и есть признак правоты. — Ул растянул губы в улыбку, пересилив внезапный, как порыв ветра, ужас. — Вы не сможете убить меня, пока не исчерпана ваша вина. А я не смогу даже ранить вас иначе, как во исполнение приговора.

— Есть приказ королевы о казни атлов, всех до последнего, — напомнил бывший рэкст. Поморщился. — Как ты не перерезал себе горло прямо теперь!

— Королева не является жертвой. В вопросе о казни атлов я сам представляю детей полной крови. Кто знает, вдруг я имею право воззвать к справедливости и довести приговор до исполнения? И вот что беспокоит, — Ул постарался бережно сложить плащ, хотя руки не слушались. — Если оплошаю, останется ли в силе ваша свобода?

— Мы, бесы, в считанные мгновения обучаемся наречиям мира, в который входим, это так же обычно, как дышать всякий раз иным воздухом, — поморщился бывший рэкст. Встал, натянул куртку. Щелчком языка подозвал Алого Пэма. — Но я не понимаю ничего в бреднях деревенского простака… Я зол, но заинтересован. Второй конь в лощине за холмом. Ищи, лови. Если останусь рядом ещё на миг, ничто не помешает мне перегрызть твое цыплячье горло. Даже приговор!

Бес прыжком добрался до своего коня, вторым — взметнулся в седло. Взвизгнул и умчался. Ул собрал карты, накинул плащ и побрел вверх по склону.

Выть хотелось так, что челюсти сводило. Ул, как предрекал ему Лоэн, втянут в чужую игру, непостижимую и огромную. Он не смог выбрать меньшее из зол. Вероятно, атлы всегда принимали на себя ответственность и лезли в гущу… И значит, они ушли, не сдавшись. Они сделали единственный выбор, который полагали верным в то время.

— Мне придется узнать слишком много и слишком быстро, — вслух предрек Ул. — Мама Ула, я смогу вернуться и взглянуть тебе в глаза?

На руках, кажется, горела свежая кровь людей, убитых вечером на переправе. Но что эти смерти, если ты сунулся в худшее из возможного, назвавшись палачом? Ул ещё раз глянул на свои руки, немного дрожащие, без единого пятнышка крови — откуда ей взяться на коже у лучника, отсылающего смерть издали?

— Я сошел с ума, — обреченно выдохнул Ул.

Последний раз оглянулся на стены города Тосэна, окутанного ночью.

Он желал уткнуться маме в плечо — и не мог повидать маму.

Он жаждал всей душой проводить друзей и знать, что с ними все хорошо — и старался даже не думать о них лишний раз, причиняя боль и себе, и им…

Наконец, он нуждался в совете Монза, как никогда прежде — и не мог войти в город, который с недавних пор полагал родным.

Если верить силе печати Лоэна, все это означает, что он сполна получил права на наследство… и всю горечь, неизбежно прилагаемую к этому странному и особенному могуществу — дару атла четвертого царства.

«Я, Ан Тэмон Зан, известный в княжестве Мийро под именем Монз, добровольно и охотно расплачиваюсь с бесом, чье истинное имя неведомо нам обоим, чье прозвище — Багряный. Я желаю оплатить указанному Багряному за ту вину, которую силой и правдой нобской крови вижу на нас, людях: вину за первый построенный людьми зверинец и первую охоту, начатую не ради пропитания, а для забавы. Я сознаю, что своим решением не отменю того, что запах человека для всякого зверя во веки вечные худший, создающий ненависть и страх… Но я искренне верю в легенду пустынь, которая гласит: человек и зверь могут говорить на едином языке и шагать по одним и тем же тропам большого мира.