Джеймс Клеменс - Дар сгоревшего бога

Малфумалбайн чертыхнулся себе под нос. Не Бранта обругал, но истинность им сказанного. И глубже запахнул тулуп, подбитый кроличьим мехом.

Второй стражник, его брат Дралмарфиллнир, только хмыкнул и хлопнул Бранта по плечу.

— Кончится зима, мастер Брант. Скоро Мал будет клясть жару и духоту.

— Пшел в задницу, Драл! Сам вечно скулишь из-за ветра.

Драл распахнул перед Брантом дверь.

— Так ведь ходить до ветру надо, Мал. Только рассупонишься, он лезет в штаны и морозит яйца. Поди потом отогрей такое великое хозяйство, как мое.

— У меня не меньше, братец, — ответил Мал. — Мы ж близнецы. Сколь тебе дал отец, столь и мне.

Брант шагнул внутрь полой Кости. И, прежде чем за ним закрылась дверь, услышал последние слова Драла:

— Не всего, Мал, не всего.

Железная перекладина со скрежетом легла на место, заградив выход.

Брант покачал головой, провел рукой над каменным столбиком, торчавшим в центре. В тот же миг пол под его ногами дрогнул и, движимый напором воды, заскользил меж гладко отполированных стен вверх.

Водяной столб, питаемый Милостью, повлек Бранта к кастильону. Опоры-Кости поддерживали четыре крыла обители лорда Джессапа, а на нижний уровень подняться можно было по лестницам и мостам.

Возносясь, Брант отсчитывал про себя уровни. Кастильон, занесенный снегом, находился на тридцать третьем. И, приблизившись к нему, мальчик утвердился на ногах покрепче. Вскинул голову. Увидел несущийся вниз потолок и стальные копья, направленные на подъемник. Дополнительную защиту от непрошеных гостей. Не прекратись подъем вовремя — и конец.

Брант, как всегда, невольно пригнул голову. Но жизнь его пощадили. Подъемник остановился, дверь открыл еще один земляной великан — немой.

Он суровым кивком разрешил Бранту выйти.

— Благодарю, Гристаллатум, — кивнул Брант в ответ. Он уже знал, что называть великана сокращенным именем дозволено только другому великану. И то обоим лучше быть при этом друзьями.

Стражник отступил, распахнул перед ним дверь в главную башню — Высокое крыло кастильона, западное, в котором обитали восемь Дланей Ольденбрука. Брант вошел в просторный коридор, где по одну сторону, в стене, обращенной к озеру, традиционно располагались окна. Двери с другой стороны вели в покои Дланей.

По тканому ковру, украшавшему коридор, Брант торопливо зашагал в дальний конец. Как Длани крови, ему отведено было место возле покоев самого лорда Джессапа, находившихся в центре кастильона и четырех его крыльев. Там, перед широкими двустворчатыми дверями, высился огромный железный очаг для выжигания порченой Милости из камня, стали и одежды.

Ничего и никого больше в коридоре не было.

Где же все?

Словно бы в ответ, одна из дверей отворилась. Из нее вышла высокая стройная женщина в серебристом наряде. Лианнора, госпожа слез. Одна из восьми Дланей, отвечавших за благословенные гуморы лорда Джессапа: кровь, семя, пот, слезы, слюну, мокроту и обе желчи, желтую и черную. Долгом Длани было собирать и сохранять назначенный ей гумор, изобилующий могущественной божьей Милостью.

Долг этот был редкой честью. И Лианнора считала, что Брант ее не заслуживает. Она загородила ему дорогу — белая как снег, с распущенными длинными волосами, похожими на льдистый водопад. Олицетворение зимнего Ольденбрука. Даже глаза — голубые — в цвет черепице городских крыш.

— Мастер Брант, — она окинула цепким взглядом его охотничий костюм и мокрые сапоги, — вы что, не слышали?

— Чего именно? Я только вернулся.

Она выгнула бровь.

— Ах да… слонялись по лесу. — Неодобрение повисло в воздухе, как грозовое облако.

Брант двинулся дальше, и она поспешила следом.

— Всем велено собраться в приемных покоях лорда Джессапа. Прибыли важные гости.

— ИзТашижана. — Брант вспомнил подлетавший флиппер.

— Так, значит, слышали? — Голос ее сделался еще холоднее. Если такое, конечно, было возможно.

— Я видел корабль с флагом Ташижана, когда подходил к городу, — торопливо объяснил он, изо всех сил стараясь не показаться грубым.

— А, — сказала Лианнора, которая, судя по всему, нисколько не смягчилась.

Брант наконец дошел до своей двери и открыл ее, радуясь возможности сбежать. Здесь он никогда не чувствовал себя на месте. До него Дланью крови был почтенный старичок, всеми уважаемый и любимый. Сам же он, казалось, совершенно не подходил для столь высокой должности — еще очень молод для того, чтобы заслуживать уважения, чересчур замкнут и слишком смугл по сравнению с белокожими обитателями этого края.