Джеймс Клеменс: Ведьмин огонь

«Так кончается мир, но точно так же, как песчинки под ветром летят в Орлиное Гнездо, начинаются новые миры».

Слова, написанные черными чернилами на пергаменте — всего лишь обманный рай. И кому, как не мне, писателю, знать это. Меняются языки, уходят смыслы, и ничто не может спастись от гнева слепого времени.

Так зачем я пишу? Что преследую этими письменами? Ведь уже не в первый раз рассказываю эту проклятую историю. Об этой женщине, о множестве ее воплощений я писал неоднократно. Сначала — о доблести и девстве, затем — о зле, не рассуждающем и бездушном. Я писал о ней как о шуте, пророчице, клоуне, савояре, героине, крестьянке, — но на самом деле она всегда была всего лишь женщиной.

И вот теперь хочу, наконец, рассказать ее подлинную историю. Рассказать так, чтобы открывшаяся вдруг правда уничтожила меня самого. Ведь я помню ее просьбу, и помню столь отчетливо, словно тогда время остановилось и сердце не билось: «Благословен ты или проклят, делай с моей историей что хочешь, но когда груз прожитых лет станет для тебя слишком невыносимым, расскажи ее… Расскажи именно так, как она происходила на самом деле… и ты освободишься от земных пут».

Но смогу ли вспомнить все подробности? Прошло столько времени.

Тысячи языков, включая и мой собственный, пересказывали эту историю на все лады, меняя детали и подробности, приспосабливая к своему пониманию. Как голодный вороны кость, мы хватали ее содержание, терзали, валяли в пыли и грязи, пятнали слюной и кровью до тех пор, пока от первоначальной сути не остались лишь жалкие клочки.

И вот теперь, когда я, наконец, решился и чернила ложатся на бумагу, рука моя дрожит. Я сижу один в комнате, арендованной специально для этой цели, и упрямо царапаю букву за буквой. Вокруг громоздятся кипы ветхих пергаментов и пыльных книг, листы бумаг и обрывки писем, которые я собрал, словно старых друзей. Я держу их под рукой и у сердца, глажу кончиками пальцев и порой подношу к лицу, вдыхая забытый аромат давнего прошлого.

И вот, держа в руке отравленное перо, вновь вспоминаю ее последние слова, которые до сих пор жгут меня, как огонь, режут, как нож. Перед мысленным взором всплывает ее нежное лицо, солнечный блеск рыжих волос, шрам на правой скуле и окровавленные губы, которые она все лижет и лижет шершавым языком, говоря мне эти свои последние слова… И вновь вижу воочию печаль в ее глазах в ответ на мой смех. О, эти ужасные, проклятые глаза!

Но все это случилось позже, много позже. Теперь же, чтобы понять то, что произошло в конце, надо вновь вернуться к началу. Но чтобы понять начало, надо понять и прошлое, то прошлое, что стало мифом еще задолго до ее появления на свет.

Так позвольте же мне рассказать вам все, что смогу. Если смогу. А если нет, пергамент сам расскажет вам о Книге, уничтожившей девочку и разрушившей мир.

Вот она, эта история…

Тишину зимней долины, покрытой снегом, как серебром, нарушил резкий треск барабанов. Протяжным недовольным криком ответил на это вторжение в его ночной покой ястреб.

Эррил отодвинул скрюченными пальцами занавеску и высунулся с четвертого этажа старой харчевни. Его взору предстала долина, усеянная кострами тех, кто до сих пор следовал путем Ордена. «Как их мало!» — подумал он, глядя на темные тени, маячившие у костров и звенящие оружием. Они тоже понимали смысл неожиданно затрещавших барабанов.

Ночной ветер донес до Эррила обрывки приказаний и запах смазанного оружия. Дым костров вместе с молитвами солдат возносился к небесам.

А далеко за кострами, на краю долины, густела чернота, пожиравшая звезды.

Вот снова прокричал ястреб, и губы Эррила сложились в тонкую усмешку:

— Тихо, мой маленький охотник, — прошептал он, глядя в безлунную ночь. — Настанет утро, и ты с товарищами вволю набьешь свою утробу. Теперь же оставь меня в покое.

— Но они очень сильны. Каковы наши шансы? — раздался сзади голос старого мага Грешюма.

Эррил прикрыл глаза и опустил голову:

— Сколько-то времени мы продержимся, мастер, — острый спазм подкатил к его горлу: — Еще есть надежда найти у них слабое место.

— Но силы лордов ужаса уже перекрыли вход в долину. Послушай, как гремят барабаны. Это маршируют Черные Легионы.

Эррил отвернулся от окна и посмотрел прямо на Грешюма с улыбкой, в которой сквозили одновременно тоска и печаль. Старик методично мерил шагами пространство перед камином, и его красное одеяние клочьями висело на высохшем теле. Длинные седые волосы падали, закрывая уши, а глаза покраснели от блеска огня.