Джеймс Клеменс: Ведьмин огонь

— Лучше помолитесь. Помолитесь за всех нас, — сурово ответил Эррил.

Грешюм остановился и повернулся к огню спиной, весь подавшись в сторону Эррила:

— Я знаю, что живет за твоими серыми глазами, Эррил из Стендая! Надежда. Но и ты, и воины Стендая хватаетесь за воздух.

— А вы бы хотели, чтобы мы спокойно положили головы под топоры лордов ужаса?

— Это и так произойдет достаточно скоро, — Грешюм потер культю своей правой руки, это выглядело едва ли не обвинением.

Эррил молчал, не сводя глаз с культи, вспомнив, как полгода назад псы Гульготы поймали их обоих и еще горстку мятежников в полях Элизии.

Грешюм, казалось, заметил его взгляд и поднес обрубок к мерцающему пламени:

— Послушай, мой мальчик, мы с тобой хорошо знаем, что такое риск.

— Но я в панике..

— Ты просто боишься за детей, которые вместе с твоей племянницей стоят в рядах горожан.

— Я ни к чему не толкаю вас, ибо уже знаю, чем может кончится подобное, — Эррил снова склонил голову, словно наяву увидел перед собой тот поздний полдень в полях таллака, когда Грешюм поднял кулак к небесам, прося милости бога Чи. Рука исчезла в небесах, тускло залитых уходящим солнцем, а когда старый маг опустил ее, то вместо победного красного блеска силы все увидели лишь кровавый обрубок.

— То был мой собственный выбор, Эррил. И потому оставь это. В тот день всех спас только ты.

Эррил невольно пробежался пальцами по шраму на предплечье.

— Возможно… — После неудачи Грешюма он просто бросился на хищника и разорвал его в клочья. Но даже сейчас он не мог разобрать, что управляло тогда его телом — ярость или чувство вины? Весь он был покрыт дымящейся кровью и мозгом, дети — в том числе и племянница — закричали, увидев его тогда, от страха, словно сам он превратился в отвратительное чудовище.

— Я уже тогда знал, что все будет именно так, — продолжил Грешюм. — Такая судьба постигла всех магов Ордена. — Он натянул на культю рукав, закрыв его от взгляда Эррила: — Чи оставил нас.

— Но такая судьба постигла не всех! — вскинул глаза тот.

— Только лишь потому, что они еще не попытали обновления, — вздохнул старик. — Но они его попытают. Их просто заставят. Исчезнет рука даже твоего брата Шоркана. Когда я видел его в последний раз, Роза его уже поблекла. Силы в нем осталось немного, и раньше или позже он вынужден будет обратиться к самому Чи, — и тоже потеряет руку.

— Он знает это. Академия в соседней долине…

— Тщетная, глупая надежда! Даже если ему удастся найти ученика, еще полного крови, то что толку будет в кулачке ребенка? Потребуется с десяток свежих магов, чтобы дать ему силу… А на наших полях кипят сотни других битв, лорды ужаса Гульготы нападают со всех сторон.

— Но у него остаются предвидения.

— Чушь! — Грешюм снова повернулся к огню и какое-то время молчал, тяжело дыша. — Как! Каким образом три века Цивилизации могли исчезнуть столь быстро? Наш дух, когда-то достигавший небес, лежит растоптанный в пыли. Наши люди бунтуют, обвиняя нас в том, что мы лишили их защиты и поддержки Чи. Но и сам Чи повержен. И по всей стране разносятся победные клики проклятых гульготалов.

Эррил молча слушал и лишь сузил глаза, когда в долине вдруг пронзительно запел боевой рожок, рог Стендая. Неужели пора?

Тогда он снова высунулся в окно и едва не выпал в ночь, стараясь разобрать, что же происходит внизу. Рог запел снова, и его торжественному звуку издалека вторили барабаны Черных Легионов. У северного лагеря началось движение, и Эррил долго всматривался, сощурясь, в темноту. Замелькали огни, в мгновение ока перед рядами на кауром жеребце показался всадник. Это был Шоркан.

Но коварная тьма не дала разглядеть Эррилу, вышел брат в одиночку или его сопровождают еще несколько всадников.

В ярости он ударил по слюде окна затянутой в кожу рукой.

За плечом уже стоял Грешюм.

— Это Шоркан?

— Хотелось бы верить! — Эррил отскочил от окна. — Поспешу! Быть может, ему нужна помощь!

И Эррил не стал ждать, последует ли за ним старый маг, а помчался огромными шагами вниз по деревянным ступеням. В несколько прыжков он оказался на первом этаже, пинком распахнул дверь и ворвался в общий зал. Вдоль стен стояли самодельные кровати, все занятые ранеными в бинтах. В иное время он остановился бы у какой-нибудь постели, похлопал очередного беднягу по колену и обменялся с ним соленой шуткой, — но не сейчас. Сейчас он вихрем пронесся между опешивших лекарей, а стоявший на страже часовой едва успел открыть перед ним входную дверь.