Наталья Егорова - Инцидент в Макошине

Участковый достал из стола любимое оружие - набитый мелочью носок. Он тебе и дубинка, и кастет, а то ногами махать - это только в голливудских боевиках сподручно. А пистолета Кирееву вообще не положено.

Лесная улица тянулась от речки Макоши к железнодорожной станции. Три панельные хрущобы, две новёхонькие шестнадцатиэтажки, остальное - частный сектор, от развалюшек до трехэтажного коттеджа. Участок 29 как раз собирались застраивать, разворотив бульдозером останки сгоревшей хибары. Дощатый забор пьяно завалился на улицу.

Тишина...

Неясный силуэт зашевелился под кустом, заставив Стёпку замереть.

– Вы милиция?

– Да, - так же шёпотом ответил участковый. - Это вы звонили?

– Я...

– И что случилось?

– Да вон оно.

Стёпка выпрямился над кустами и замер.

Вначале показалось, одуревшие новые русские приволокли на участок памятник. Метра четыре, если не больше, каждая нога со Стёпку толщиной. Только с головой неладно, какой-то абстракционист ваял, не иначе.

Одна из голов медленно повернулась.

– Ё-о... - выдохнул Стёпка.

Из шеи у бабы - теперь он точно разобрал, баба: громадные груди обвисли до самого живота, гигантское ожерелье из чего-то вроде поленьев - торчали две жуткие змеиные головы. Живые! Толстенные языки на мгновение выстреливали в воздух, чтобы тут же спрятаться в пасти, стеклянно поблёскивали буркалы.

Мигом вспомнилось, как в детстве читал ночью "Роковые яйца": змея толщиной с телеграфный столб напугала его так, что едва кровать не намочил, даром, что уже лет десять было.

– Она давно тут торчит, - зашептали из-под куста. - Товарищ милиционер, вы бы разобрались как-нибудь, а то я домой боюсь. Я в 27-м живу.

Разберёшься тут, пожалуй, с этой...

Баба медленно, поворачивалась к Стёпке. Казалось, слышно, как поскрипывают бронзовые сочленения. Свет фонаря упал на ожерелье, показав странную бахрому на концах "полешек" - несколько тонких странно гибких щепок... Чёрт, да это ж руки!

Стёпка пытался ущипнуть себя, но пальцы никак не соединялись, а кожа казалась холодной и скользкой, как лягушачья. Вязко, будто в кошмаре, чудовищная баба переставила ногу - изогнулись змеиные шеи, и пустые глаза рептилий уставились прямо на участкового.

– Товарищ милиционер, ну что там? - забеспокоился мужичонка под кустом, и Степан машинально глянул вниз.

Из штанины мужичка торчала козлиная нога. Со стёртым от долгой ходьбы копытом.

Стёпка икнул и завалился в обморок.

12 августа 20.. года

Она лишь вошла, и у меня упало сердце. Эта дрянь брала книгу! Она листала пожелтевшие страницы, теребила хрупкую обложку, она её... боже! она хотела её сжечь! она выбросила книгу! Книгу!

Должно быть, вид мой был страшен: Раечка мгновенно сгинула, засуетились белые халаты, впилась в кожу игла, палата закачалась, поплыла. Из тумана соткалось суровое лицо моей госпожи, а я не в силах был объяснить, повиниться, умолить. Боже мой, разве это моя вина!

Она таяла, моя госпожа, она оставляла меня - дрожащего, убитого виной хранителя, что не сберег сокровище.

Госпожа моя!

Госпожа моя Мнемозина...

Стёпка Киреев допил чай и меланхолично грыз край стакана. Но не авторитет участкового, изрядно пошатнувшийся после обморока, беспокоил его (к авторитету Стёпка относился вполне философски, да и кто бы, скажите, не упал), а чертовщина, творящаяся за стенами отделения.

А она, зараза, продолжала твориться.

На площади у станции подрались два макошинских района: Погорелово и новостройки. В самом факте драки ничего примечательного не было: Стёпка сам по молодости участвовал в махалове заречных и фабричных, но обычно дело заканчивалась синяками и разбитыми носами. И вот тебе: пятнадцать переломов, две черепно-мозговые, одно прокушенное ухо - тоже мне, тайсоны доморощенные! Да и масштабы нынешнего побоища впечатляли; по уверениям очевидцев, бойцов на площади собралось сотни три.

Ну, делаем поправку на испуг - пусть сотня. Это среди бела дня-то!

Да ещё и этот непонятный субъект.

Ни одна из сторон его не знала: каждая посчитала противником. Тип в долгу не остался, и, как уверяли, молотил кулаками всех подряд, причём бил остервенело, едва не насмерть. "Отмороженный какой-то", - пожимали плечами драчуны, - "Ужом вертелся, как в фильме про китайцев. Но бил по-русски, ногами не махал." Загадочный клич - "Аргетламх!" - запомнили многие, ибо каждый возглас сопровождался ударом.

Но что ставило Стёпку в окончательный тупик - это серебряная рука.