Наталия Ипатова: Король-Беда и Красная Ведьма

— Что значит — заклясть, государь отец мой?

— Да кончай ты государить! Пора забыть, как произносится это слово, и воспринимать его только на слух! Наложить заклятие можно только определив условие, при котором оно перестанет действовать. Таков закон. Ничто не дается даром. Ты будешь обладать силой, лишь соблюдая некоторые условия, каковые мы с тобой сейчас постараемся определить. Есть что-либо такое, чем ты не мог бы пожертвовать?

Мальчик молчал.

— А закляну-ка я тебя, пожалуй, на победу, — молвил король. — В самом деле, какой смысл отдавать подобное достояние слабаку? С каждой одержанной тобой победой сила твоя будет разворачиваться и расти и нести тебя на своих крыльях. Если же ты дашь себя одолеть… ну что ж, тогда все придется начинать заново. Видишь, как много от самого тебя зависит? Выиграешь — возвысишься, проиграешь — упадешь.

— Прикосновение к крови мага уже само по себе способно оделить силой, — продолжал из-под полога слабеющий шелестящий голос. — Но без заклятия она станет неуправляемой. Тебе это не надо. Поставь кубок перед собой, вот так…

Он опустил кровоточащую руку рядом с собой, и темнота поплыла по ткани, пятная ее, как зло — девственный мир.

— Смочи пальцы. Коснись ими глаз. Это придаст силы твоему взгляду. Теперь увлажни ладони, это сделает сильными руки. Иногда тебе придется доказывать правоту собственной физической силой. Теперь язык. Я хочу, чтобы ты умел единым словом повергать города. Теперь сделай глоток и постарайся, чтоб тебя не вывернуло. Для того чтобы править миром, ты должен обладать крепким здоровьем!

Как странно. Чем дальше заходил ритуал, тем легче было принцу выполнять условия короля. Практически не творя над собой никакого насилия, он отхлебнул из серебряной чаши густеющей крови.

— Я ничего не чувствую, — сказал он. — Никаких изменений.

Старик, похожий на питона, с лицом как череп, ухмыльнулся ему в глаза.

— В тебе поселились безудержные бесы. Но они спят. После… — он сделал рукой слабый жест, сказавший наконец о том, как он близок к своему последнему рубежу, — после первой победы, не раньше! Кстати, я забыл… Как тебя зовут?

— Рэнди… Рэндалл Баккара… — Губы мальчишки изогнулись, и он с усмешкой выговорил: — Го-су-дарь отец мой.

— Пока не уходи… Рэндалл. Я еще не закончил. Мне еще надобно передать тебе, для чего, собственно, мы городим весь этот сыр-бор. Сядь здесь и жди.

Он откинулся наконец на подушки и позволил своему телу расслабиться, словно растечься по царскому ложу. Закрыл глаза, зная, что уже не откроет их. Он, Рутгер Баккара, прозванный Ужасным, сделал свое дело и готов получить свободу. Он не верил, что душа его пойдет в ад, ибо хоть и верил в магию, но не верил в существование души.

Он пустился мыслью по иным тропам, выпустил ее из груды стесненных строений, именуемых дворцом, где уже много лет, с тех пор как он добился всего, до чего смог додуматься, безвылазно томился его дух, где маялись бездельем его собственные безудержные бесы, и пустил ее по улочкам, по дорогам, по лесам и полям. У него была тайна, в какой он постеснялся бы признаться словами. Король-Чудовище любил свою землю.

Северная Страна. Большая, ибо он не удовольствовался бы малым. Холодная, большую часть года скованная льдом, закутанная в снега, как юная принцесса в горностаи. Изысканные изморозные кружева, дымки испарений над проталинами, грачи с их гнездами в еще голых ветвях и их варварские вопли, бодрящие дух пуще любого дамского угодника-соловья. Хруст утреннего льда под ногами и вода с утра такая, что зубы ломит. Пар от конских боков, да что там, даже пар от навоза! Божественно, как колокольный звон на заре. Еще была живая суета торговых рядов и города, старые — полные тайн, и новые — полные надежд. Еда. Мясное и печеное, все остро пахнущее, все горячее, насыщенное вкусом, все испускающее этот так любимый им белый пар! Он представил себя сидящим в санях, под медвежьей шкурой, да так явно, что мороз начал пощипывать скулы и снег заскрипел под стальными полозьями. Он был один в этих санях. Наконец-то и в кои-то веки — один, принадлежащий лишь себе и своим желаниям. Четверка вороных неслась, звеня бубенчиками, вдаль и вдаль, комья голубого снега летели из-под копыт. И слава богу, он уходил, оставляя позади их всех с их дрязгами, осточертевшими ему еще при жизни. Он летел по заснеженной равнине, а потом парил над нею, думая о том, что неожиданно оказалось способно напоследок согреть его оледеневшее "я". «Мой мальчик, мой сын, мое продолжение…»