О, как бы ему хотелось, чтобы им было хуже, чем ему, и чтобы он мог видеть это и наслаждаться этим, как упивался при жизни их страхом, как презирал их рабское подобострастие, желал, чтобы было иначе, и не давал тому ни малейшей возможности. Почему они бросили его с этой редкозубой мышью? Не потому ли, что знали его слишком хорошо? Не оттого ли, что были счастливы отыграть ему хоть мелкой пакостью весь ужас многолетнего приниженного существования? Не хотели ли они продемонстрировать, что, упав им под ноги, он не достоин более ничего?
О, как ему хотелось одержать над ними еще одну, последнюю победу! Обыграть их так, чтобы они и знать о том не знали, и уйти, улыбаясь, оставив за собой последнее слово несказанным, так, чтобы оно прозвучало тогда, когда ему придет срок, как гром средь ясного неба.
Он не мог уже встать, пройти в зал, кликнуть всех и обрушить на них грозу монаршего гнева, чтобы наиболее слабые умирали на месте от разрыва сердца, а сильные — завидовали им. Он понимал, насколько детским выглядело это желание, но от понимания оно не становилось менее сильным. И кажется, он нашел такую возможность. Правда, слишком дорогую. Раньше он вряд ли воспользовался бы ею. Но желание править бал стоило того.
— Ты, — сказал он, не поворачивая головы. — Я хочу видеть сына. Наследного принца. Иди скажи. Эй! Одного, без матери и нянек.
Мальчик, выглядевший, как это ни странно, человеком, нерешительно переступил порог и остановился, почти скрываемый тенью полога. Видно было, что ему сюда не хотелось. Почему-то это неожиданно остро и болезненно кольнуло короля. Чтобы рассмотреть наследника, ему пришлось напрячь зрение, но все равно при первом взгляде на парнишку он ничего не смог бы сказать. Разве что тот наверняка вырастет очень красивым мужчиной.
— Итак, милорд, вы мой сын?
— Мне так говорят, Ваше Величество… Тон ответа был растерянный, но умирающий король закашлялся от смеха.
— Ты, — окликнул он, — аптекарь… Можно ли считать этот ответ проявлением природного ума?
К нечленораздельной реплике аптекаря он не прислушивался. Тот был всего лишь инструментом. Он сам знал все, что ему следовало знать.
— Сколько тебе лет?
— Мне исполнилось десять на прошлой неделе, государь отец мой.
Черноволосый, как обугленная головешка, худой, неулыбчивый, но цвет лица здоровый. Даже сейчас, когда движения его стеснены, видно, что отрок занимается благородными искусствами, сиречь мечом и верховой ездой. Обычай требовал отдать принца какому-нибудь верному рыцарю на воспитание, но… король не верил в верность, которую нельзя купить, и знал, что после его смерти всегда найдется тот, кто предложит больше.
— Что ты читаешь сейчас? — спросил он. — Я хочу знать, что ты собой представляешь, а в твоем возрасте человек есть то, что он читает.
— Я читаю «Песнь о Роланде» — ответил принц торопливо, словно спешил избавиться от заученного урока. — Ту часть, где он с небольшим отрядом прикрывает отход государя Карла в Ронсевальском ущелье и жизнью доказывает свою доблесть и верность.
Ему мучительно не хотелось подходить ближе к постели. Ему не нравилась смерть, а кроме того… как только он вошел, лежащий старик померещился ему огромным пятнистым питоном, свернувшимся среди простыней и подушек. Видение сгинуло, но ощущение осталось. Истинно змеиным был взгляд немигающих круглых желтых глаз в дряблых складках век.
— А, — сказал старик, — меня тоже заставляли ее читать в. твоем возрасте. Тебе нравится?
— Нравится. — Это было вымолвлено упрямо, и король выразил свое изумление, пошевелив бровями. — Он был храбрый и могучий и чтил своего короля. Все скорбели о его смерти, и о нем сложили песни. Я бы хотел… так.
Он выглядел слишком маленьким, а к тому же — слишком перепуганным, чтобы его можно было заподозрить в намерении нанести булавочный укол самому Ужасному Королю.
— Как командир арьергарда он действовал паршиво, — высказал свое мнение король. — Будь он моим офицером, я отдал бы его под трибунал. За подобный героизм надобно карать. А ты станешь королем. Тебе скорее придется принимать такие жертвы, подобно Карлу, а не приносить их, как Роланд. Придется научиться терять людей. Некоторые считают, что это тяжелее. Я полагаю, это просто иной жребий. Другие станут жертвовать жизнью ради тебя. Что ж, заплати им хоть песнями, что ли.
Он помолчал, собираясь с мыслями.
— Ты знаешь, что я не таков, как остальные?
Молчание было ответом на эти слова, весьма красноречивое молчание.
Читать дальше