Робин Хобб - Странствия убийцы [издание 2010 г.]

Она немедленно предложила мне три золотых. Это было даже больше, чем плата за караван. Я мог бы купить лошадь, хорошую лошадь, и не только присоединиться к каравану, но и путешествовать с комфортом. Но я покинул лавку, прежде чем торговка успела увеличить цену. На медяк я купил буханку черствого хлеба и присел у причалов, чтобы подкрепиться. Мне о многом надо было подумать. Серьга, вероятно, принадлежала бабушке Баррича. Он говорил, что она была рабыней, но получила свободу. Я размышлял о том, что могла означать для него эта серьга, когда он отдал ее моему отцу, и чем она была для моего отца, когда он оставил ее у себя. Знала ли обо всем этом Пейшенс, когда передала ее мне?

Я всего лишь человек, и искушение согласиться на сделку было велико. Знай Баррич о положении, в котором я находился, он велел бы мне пойти и продать серьгу, потому что моя жизнь и безопасность значат для него больше, чем любая серебряная безделушка с сапфиром. Я мог получить лошадь, поехать в горы, найти Верити и положить конец мучениям от его приказа, который словно бы зудел у меня под черепом, так что и не почешешь.

Я смотрел на реку и наконец представил себе долгое путешествие, предстоящее мне. Отсюда я должен пройти почти через пустыню, чтобы добраться до Голубого озера. Я не имел ни малейшего представления о том, как переправиться через него. На другой стороне лесные дороги вьются через подножия наверх, в суровые земли Горного Королевства. Мне придется пойти в Джампи, столицу, чтобы каким-то образом получить копию карты, которой пользовался Верити. Ее перерисовали из старых книг библиотеки Джампи; может быть, оригинал все еще там. Только эта карта может привести меня к Верити, ожидающему где-то на неизведанной земле по ту сторону Горного Королевства. Мне понадобится каждая монетка.

Но, несмотря на все это, я решил сохранить серьгу. Не из-за того, чем она была для Баррича, а из-за того, что она значила для меня. Это была моя последняя физическая связь с прошлым, с человеком, вырастившим меня, и даже с отцом, ведь и он когда-то носил ее. Было странно трудно заставить себя сделать то, что, как я знал, было только разумно. Я поднял руку и расстегнул крошечную застежку, которая прикрепляла серьгу к моему уху. У меня все еще оставались шелковые полоски Фестро, я использовал самую маленькую из них, чтобы как следует завернуть серьгу, и положил ее в кошелек. Торговка слишком уж заинтересовалась ею и хорошо запомнила, как она выглядит. Если Регал действительно решит объявить розыск, эта серьга будет одной из моих примет.

Потом я прошелся по городу, прислушиваясь к разговорам и пытаясь узнать все необходимое, не задавая вопросов. Я слонялся по рыночной площади, лениво переходя от прилавка к прилавку. Я назначил себе щедрую сумму из четырех медяков и потратил их на то, что казалось экзотической роскошью, — мешочек трав для чая, сушеные фрукты, осколок зеркала, маленький котелок и чашку. В нескольких палатках с травами я спрашивал об эльфийской коре, но либо торговцы ничего не знали о ней, либо в Фарроу ее называли по-другому. Я сказал себе, что в этом нет ничего страшного, потому что не собирался терять столько сил, чтобы пришлось прибегать к помощи коры. Я надеялся, что не ошибаюсь. Вместо коры я с некоторым сомнением приобрел семена какого-то солнечника — торговец заверил, что они помогают человеку бодрствовать, как бы сильно он ни устал.

Одна женщина-старьевщица за два медяка позволила мне просмотреть содержимое своей тележки. Я обнаружил дурно пахнущий, но вполне пригодный плащ и гамаши, которые были примерно в равной степени теплыми и колючими. Я обменял оставшиеся полоски желтого шелка на платок, и старьевщица, отпустив по этому поводу уйму шуточек, показала мне, как завязать его на голове. Как и раньше, я сделал из плаща узел, чтобы нести поклажу, а потом пошел в восточную часть города, к бойням.

Я никогда и нигде не встречал такой вони. Там было огромное количество загонов с животными, настоящие горы навоза, из сараев пахло кровью и отбросами, а из кожевенных ям шел резкий неприятный запах. Но мало того что мой нос подвергся поруганию — еще и воздух был наполнен блеянием овец, визгом харагаров, жужжанием мясных мух и криками людей, переводивших животных из загона в загон или волочивших их на бойню. Как я себя ни успокаивал, я не мог отгородиться от слепого отчаяния и паники ожидающих гибели животных. У них не было ясного сознания того, что их ждет, но запах крови и крики умирающих будили в некоторых из них ужас, сравнимый с тем, который я испытывал, лежа на каменном полу камеры Регала. Тем не менее мне следовало быть именно здесь, потому что здесь заканчивали свой путь караваны и отсюда некоторые из них отправлялись в дорогу. Люди, которые привели сюда животных для продажи, скорее всего, намерены вернуться домой. Большинство из них захотят купить другие товары, чтобы не идти назад с пустыми руками. Я надеялся найти какую-нибудь работу в одном из караванов, чтобы дойти, по крайней мере, до Голубого озера.