Бекка Фитцпатрик - О чем молчат ангелы

Он подмигнул, произнося это, и я была совершению уверена, что он надо мной издевается.

— Чем занимаешься в свободное время? — спросила я.

— У меня нет свободного времени.

— Я думаю, за это задание будут ставить оценки, так что уж окажи любезность.

Он откинулся на спинку стула, заведя руки за голову.

— Какую любезность?

Он определенно меня провоцировал, и я стала отчаянно искать возможность сменить тему.

— В свободное время, — задумчиво повторил он, — я собираю кадры.

Я записала в тетради печатными буквами слово «фотография».

— Я не закончил, — сказал он. — Например, очень интересный экземпляр — автор школьного журнала, которая ратует за то, что истина — в натуральной пище, втайне пишет стихи и содрогается от мысли, что придется выбирать между Стэнфордом, Йелем и… как называется тот, большой, на «Г»?

Мгновение я глазела на него, потрясенная тем, что он попал в точку. Это не было похоже на удачную догадку. Он знал. И я хотела знать откуда — сейчас же.

— Но в итоге ты не попадешь ни в один.

— Почему? — спросила я, не успев подумать.

Он взялся за сиденье моего стула и притянул меня ближе к себе. Так и не решив, должна ли я сбежать и показать страх или же ничего не делать и изображать скуку, я выбрала последнее.

— Хоть ты и преуспела бы в любом из них, ты отвергнешь их все из-за того, что это штамп, символизирующий жизненные достижения. Принципиальность — твоя третья самая большая слабость.

— А вторая? — спросила я с тихой яростью.

Кто он такой? Это что, неудачная шутка?

— Ты не умеешь доверять. Нет, не так. Ты доверяешь, но совсем не тем людям.

— А первая?

— Ты держишь жизнь на коротком поводке.

— Это что еще такое?

— Ты боишься всего, чего не можешь контролировать.

Волосы у меня на затылке встали дыбом, а в классе как будто вдруг сильно похолодало. В другой раз я бы просто подошла к столу тренера и попросила пересадить меня. Но я не могла дать понять Патчу, что ему удалось взволновать или напугать меня. Я почувствовала необъяснимое желание защититься и тут же решила, что не сдамся раньше него.

— Ты спишь голая? — спросил он.

Моя челюсть пригрозила отвалиться, но мне удалось ее удержать.

— Вот уж тебе я едва ли об этом скажу.

— Ходила когда-нибудь к психиатру?

— Нет, — солгала я.

На самом деле я консультировалась у школьного психолога, доктора Хендриксона. Это был не мой выбор, и говорить об этом мне не хотелось.

— Нарушала закон?

— Нет. — Превышение скорости время от времени не считается. Не для него. — Почему ты не спросишь у меня что-нибудь нормальное? Хотя бы… какая музыка мне нравится?

— Я не буду спрашивать о том, что могу угадать.

— Ты не знаешь, какую музыку я слушаю.

— Барокко. У тебя все по порядку, все под контролем. Спорим, ты играешь… на виолончели? — добавил он таким тоном, словно это предположение висело в воздухе.

— Нет, — снова солгала я, но в этот раз покрылась мурашками.

Кто он все-таки такой? Если знает, что я играю на виолончели, что еще он знает?

— Что это? — Патч указал ручкой на мое запястье.

Я инстинктивно убрала руку.

— Родимое пятно.

— Похоже на шрам. Пыталась покончить с собой, Нора? — Его взгляд встретился с моим, и я почувствовала его насмешку. — Родители женаты или развелись?

— Я живу с мамой.

— Где отец?

— Его не стало в прошлом году.

— Как он умер?

Я вздрогнула.

— Его… убили. Уж прости, но это личное.

Настала тишина, и выражение глаз Патча словно чуть смягчилось.

— Должно быть, это очень тяжело, — его голос звучал искренне.

Когда прозвенел звонок, Патч поднялся и пошел к выходу.

— Постой, — позвала я. Он не обернулся. — Послушай! — Он уже был на пути к двери. — Патч! Я ничего не узнала о тебе.

Он развернулся и подошел ко мне. Взяв мою ладонь, он что-то написал на ней, прежде чем я додумалась ее отдернуть.

Я посмотрела на семь цифр, красной ручкой написанных на моей ладони, и сжала ее в кулак. Мне хотелось сказать ему, что его телефон сегодня определенно не зазвонит. Мне хотелось сказать, что это он виноват в том, что потратил все время, задавая вопросы мне. Мне много чего хотелось сказать, но я стояла с таким видом, словно не умею открывать рот. В конце концов я выдавила из себя:

— Я сегодня занята.

— Я тоже, — ухмыльнулся он и исчез.

Я стояла, словно приклеенная, переваривая то, что только что произошло. Неужели он потратил все время, спрашивая меня, специально? Чтобы я получила «неуд.»? Неужели он думал, что одна мимолетная улыбка его оправдает? Да, подумала я. Да, так он и думал.