Татьяна Апраксина - Поднимается ветер…

Вот так и король стукнул по столу, его, Рикарда, кулаком, и вино жизни мятежного графа вылилось, все, до капли. Жаль, что граф не может этого увидеть. Только ради этого стоило бы отсрочить казнь. В стране может быть только один господин, и это король Ивеллион. Если всякая северная шушера, только по ошибке причисленная к Старшим Родам Собраны, будет иметь собственное мнение, строить собственные планы, что же это будет за страна? Мятежи положено топить в крови, чтобы другим неповадно было. В комнату сунулся порученец.

— Епископ Саурский просит аудиенции.

— Пусть подождет, — буркнул Рикард. Епископ, разумеется, не просил, а требовал, и не аудиенции, а возможности немедленно наставить заблудшее чадо. — Проводи его в Малый зал. Старик был нагл. Будь у генерала возможность, он казнил бы епископа вместе с Саура и его семейством, но епископа защищала Церковь, и Меррес был вынужден терпеть нотации и назидания. Церковь не вмешивается в светские дела, и слуги ее неподвластны мирским властям. Ну да, как же! На словах не вмешивается, а на деле здешний епископ являлся одним из заговорщиков, тут и до гадалки ходить не надо.

Не иначе, именно с его помощью улизнул один из многочисленных выблядков графа…

Рикард сидел, уставившись в окно. Нужно было позвать порученца и потребовать еще вина, но керторское вчера кончилось, а от здешней кислятины только пучило живот и начиналась икота. Дожил — шарахается от зеленой ветки в окне. Вчера доложили о том, что на востоке пропали два отряда, сегодня — о том, что поблизости от замка видели всадников в зеленом, цвете Литто. Да на дне винной бочки их видели, не иначе! Откуда в центре Сауры взяться литским солдатам, если Лита уже почти полностью усмирена? Почти. Вечное «почти»; никто не может довести до конца ни одно дело. И все врут, все постоянно брешут! Офицеры врут, называя больными перепивших или загулявших по окрестным деревням солдат, разведчики врут, сообщая, что не нашли убежища Саумов, виночерпий врет, что последнее керторское Рикард допил самолично… Епископ тоже врет, рассказывая генералу о необходимости быть милосердным. С врагами нельзя быть милосердным, их нужно безжалостно давить, и тогда они будут бояться поднять голову. Побеги измены рубят на корню, а святоши пусть молча молятся за души изменников. Епископ… пожалуй, пора идти. Старик в темно-коричневом саккосе с белой отделкой рукавов и подола, в затканном золотом омофоре смотрелся так, словно решил лишний раз напомнить генералу о Къеле, в которой все было почти хорошо… почти, да не совсем.

— Мне стало известно, — не давая епископу открыть рот, загремел генерал, — что вы, Ваше Преосвященство, позволяете себе и своим подчиненным укрывать в храмах заведомых бунтовщиков!

Говорить так, что дрожали листья на ветках и посуда в шкафах, генерала научил дядя. Это производило впечатление даже на самых наглых и нерадивых офицеров. Главное было — не сорваться на крик, хотя при виде епископа, неподвижно стоявшего посреди Малого зала графского замка, не заорал бы только самый терпеливый. Длинные седые космы падали на плечи епископа, словно у святого на церковной фреске, и позу он принял соответствующую: застыл, опираясь на посох. Желтые глаза под морщинистыми веками смотрели со скорбным терпением, и генералу в который раз захотелось вырвать у старика посох и хорошенько огреть его по плечам.

— Право укрывать тех, кто просит убежища в храме, дано нам матерью нашей Церковью, оно священно и нерушимо от века, — вроде бы епископ говорил негромко, но получалось так, что зала полнилась отзвуками его голоса.

— Вы укрываете тех, кому место на виселице!

— Неужто на виселицах, которыми уставлен Саур, еще есть свободные места?

— Найдутся, — пообещал Меррес. — Ну, зачем пожаловали, Ваше Преосвященство?

— Вчера солдаты разграбили собор Сауры, — концом посоха епископ указал за окно. — Святотатство было совершено посреди белого дня. До того ваши люди сожгли три деревенских церкви и убили настоятеля, вступившегося за крестьянку, которой угрожало поругание.

— Это не мои люди, а армия Собраны, пришедшая сюда по приказу Его Величества короля Собраны!

— Эта армия вверена вашей власти, и вы — пастух, а они — псы, что должны повиноваться пастуху. Рикард убрал руки за спину и вцепился в ремень. Епископ с первого дня ходил генералу по больным мозолям, издевался и выводил из себя, видимо, полагая, что золотая тряпка на шее его спасет…