Татьяна Апраксина: Реальность сердца

— Ну и как ты собираешься подлить что-то в ужин всем в Шенноре? Приятель вздрогнул. Он перестал раскачиваться на стуле, потом встал и оперся на его спинку, чуть склонил голову. Темные пряди скрывали половину лица, но и по второй можно было разобрать, что у бруленца на уме. Удивлен, даже испуган.

Саннио впервые подумал, что ему повезло: подобное отношение подстерегало каждого предсказателя. Почтенное занятие, одно из немногих, которые мог позволить себе и благородный человек, приносило не только уважение, но и страх. Мало кому понравится чувствовать себя открытой книгой, в которой посторонний беспардонно читает. Хорошо, что судьба сложилась иначе.

— Ты похож на своего дядю, — сказал Сорен; на сей раз комплиментом это не прозвучало.

— Дядя считает, что я похож на свою мать. А ты думаешь, что похож на герцога Реми? Что ты его ужасно обрадуешь, если будешь сидеть в соседней камере? — Саннио тоже рассердился: единственный друг во всей столице — и собирается вытворить чудовищную глупость.

— А ты, конечно, можешь теперь говорить за герцога Алларэ! Ты его теперь лучше знаешь, да?

— Я его совсем плохо знаю, — Саннио не стал вступать в пререкания с разбушевавшимся приятелем. — Знаешь, нам некогда было разговаривать. Совсем. Но он же к тебе хорошо относится, так что, ему будет приятно узнать, что ты натворил? А что подумает король? На герцога Алларэ и так возвели напраслину, а тут еще ты попадешься, с маковой настойкой! Никто не поверит уже, что ты сам все придумал, а не был сообщником.

— Я не попадусь.

— Попадешься.

— Не попадусь!

Саннио вздохнул, опять посмотрел на приятеля, так и стоявшего у спинки стула. У Кесслера отчетливо дрожали руки, и как он ни стискивал спинку, скрыть это не мог. Дрожь от пальцев уходила в запястья, прикрытые манжетами рубашки. Плотное кремовое кружево трепетало, словно от сквозняка, вот только из распахнутого окна не доносилось ни дуновения ветерка. Вечерний воздух казался плотным, как стекло. Вдалеке, за Фонтанной площадью, тревожно брехала собака, уже не первую минуту.

— Сядь, пожалуйста, — попросил Саннио, потом плеснул в бокал Кесслера еще вина. В жару горячего вина не хотелось; пили белое алларское — легкое и кисловатое. — Сорен, сядь. И выпей.

— Хорошо тебе сидеть и пить, — черноволосый, тем не менее, уселся и взялся за бокал.

— Герцог Алларэ, между прочим, мой родственник. И друг моего дяди. Так что вот не надо этого, пожалуйста! — рассердился наследник; потом вспомнил, как шарахался от «друга и родственника» вплоть до хлебного бунта — и сам себе удивился. — Просто если не можешь сделать лучше, так не надо делать хуже!

Сорен облокотился на стол и запустил руки в волосы. В густой смоле плескались огненные блики. Приятель походил на пылающий факел, и залить сжигающий его огонь было не легче, чем потушить пожар. Раньше Саннио это нравилось, теперь он понял, что с Кесслером может быть не только весело, но и трудно.

— У меня получится.

— Ничего у тебя не получится. Ну, давай, рассказывай. Ты знаешь внутренний распорядок Шенноры? Когда сменяются караулы, где они обедают? Как пробраться на кухню и как сделать, чтобы млечный сок оказался в питье стражников, а не заключенных? Ты хоть с одним из стражников договорился, чтобы он тебе набросал план крепости?

— Я договорюсь.

— И стражник тебя не выдаст, да?

— Я ему заплачу… Что-то во всей этой ситуации показалось младшему Гоэллону удивительно знакомым; он поймал беглую мысль за хвост, подтащил и рассмотрел во всей красе. Да, Бернара Кадоля оставалось только пожалеть. Сам Саннио, узнав об аресте герцога Алларэ, конечно, не собрался похищать того из Шенноры, но зато всерьез вознамерился просить аудиенции у короля и убеждать его величество в невиновности герцога. Та же глупость, только портрет анфас. Тогда капитан охраны пригрозил посадить Саннио под замок, и он не шутил; но что делать с Сореном? Его-то под замок не посадишь: есть границы, которые двум равным по положению благородным людям не позволено переступать в отношении друг друга. А сын бруленского владетеля — такой же несовершеннолетний, как и «молодой господин» Гоэллон.

— Сорен, но ведь все это — полная нелепость!

— А что мне делать? Сидеть и пить? — Бокал со звоном ударился о стол, вино плеснуло на пальцы, на манжету. Бруленец склонил голову так, словно собрался забодать Саннио.

— Хватит, — хозяин стукнул ладонью по столу. — Ты не влюбленная девица!