Татьяна Апраксина - Реальность сердца

— Еще раз напоминаю вам, что мы не на балу. Да и считать меня наемным убийцей на службе королевской династии — не меньшая дерзость. «Рыцарь и дама замирают лицом друг к другу». Верхнее платье — тяжелое, отделанное мехом, — показалось тонким, легче самой прозрачной кисеи. Вдруг пришло на ум, что северный ветер в столице называют эллонским. Взгляд эллонского герцога был холоднее, чем ветер с его земель. Он срывал одежду, оставлял ее нагой, униженной и бессильной, словно на Суде Сотворивших. Но герцог не отказался. Все же не отказался.

— Кто мог прислать вам этот список с исповеди?

— Не знаю…

— В самом деле? — смотрит сверху вниз, пристально — и взгляд забирается под платье, под ребра; кажется, что читает в сердце. Не кажется даже, так и есть. Колдун, ведьмак. Сумеречник. И что ему ответить? Правду он увидит сам: нет, не знает, знать не может; нашла футляр на своем столике для вышивания, распечатала при фрейлинах, думая, что очередная глупость: напыщенное, по письмовнику написанное послание от какого-нибудь юного пажа или придворного дурня, решившего лестью и славословием взыскать милость королевы. Распечатала, срывая печати без родовых знаков — и обомлела от прочитанного.

— Я выполню вашу просьбу, моя королева. С одним лишь условием…

— Вы смеете ставить мне условия?

— Посмели же вы просить меня о смерти десятилетнего ребенка! Моя королева, будем говорить начистоту. Вы отдали в мои руки собственный смертный приговор… Дура, какая же дура — довериться ему! Ему, прозванному Пауком, убийце, интригану, отравителю… …но ведь именно такой тебе был нужен?

— Я высоко ценю ваше доверие, — ну что за пакостная у него усмешка, нужно же было расшевеливать ядовитую тварь, лучше бы уж оставался мраморным, холодным, неживым… — Поэтому я никогда не позволю себе использовать эту грамоту против вас. Клянусь в том своей честью. Однако ж, вы выполните мое условие. Ни одна живая душа не должна знать об этой исповеди, а вы не предпримете ни единого шага. Все, что потребуется, я сделаю сам.

— Даю вам слово.

— Этого мало.

— Вам мало слова королевы?! — стой он на полшага ближе, пощечины ему не миновать — но предусмотрителен, знает, что Астрид не унизится тем, чтобы приподниматься на цыпочки, тянуться к ненавистному лицу: уже не пощечина выйдет, а вульгарная рыночная драка.

Молча протягивает скрученный трубочкой список со смертельно опасной, ядовитой грамоты. Все ясно без слов: или истинная клятва, или уйдет. Бросит под ноги проклятый лист, оставит королеву без помощи. Что ему ненависть Астрид, когда он смахивает с плеч ненависть более сильных — легко, словно тополиный пух…

— Сотворившими клянусь выполнить ваше условие. Повернулся, словно она отпустила его — и даже не поклонившись. Протянутая по привычке для поцелуя рука нелепо и бессильно повисла в воздухе; потом королева, опомнившись, опустила ее на живую изгородь.

— Возвращайтесь в свои покои, моя королева, — через плечо бросил герцог Гоэллон. Легкая скользящая походка, быстрая — не угонишься… а зачем догонять? Да потому что осталось недосказанным что-то важное, очень важное, забыла спросить — или приказать забыла? Что упустила? Теперь не вспомнишь, остается только держаться за тонкие ветки колючего кустарника и смотреть вслед, на тающего в ночной тьме сумеречника. Как одуряюще пахнет застывшая в пальцах ветка жасмина…

…Жарко, до чего же жарко! Жар гложет внутренности изнутри, словно внутрь насыпали углей! Всю седмицу у королевы лихорадка, и с каждым днем все хуже и хуже, не помогает ни одно средство. Придворные медики дважды в день осматривают ее, мучают, теребят, не дают забыться. Ничего не помогает, только сонное питье с молоком и медом, но и его каждый день нужно все больше и больше. Оно горькое, противное, но осушив бокал, можно уткнуться лицом в подушки и ждать, пока по телу разольется густое одуряющее тепло. Когда оно доберется до головы, придет облегчение. Темные сны больше походят на обмороки, но в них нет боли. Охлаждаются на время угли, терзающие чрево… Голоса вдалеке, приближаются. Скорей бы пришел тот лысый аптекарь, что смешивает питье…

— …простуда повлекла… мозговая лихорадка… жизненная сила организма… — какой противный голос, монотонный, нудный. Отчего сонное питье так жжется? Отчего на языке те же угли, тот же расплавленный свинец, что выжигает внутренности?!

— Это яд!.. — Как трудно поднять руку, чтобы оттолкнуть кубок; но дышать еще труднее. Говорят, это из-за большого количества маковой настойки в питье… нет! Питье отравлено, и аптекарь раз за разом вместо лекарства дает ей яд!