Ирина Ясиновская - Граница миров

— …Граница — всегда Граница, — произнес старик, степенно оглаживая свою роскошную бородищу. — И не важно, что одна разделяет страны, другая — Миры, а третья — Времена. Главное, что Пограничник всегда защищает Рубеж. И Пограничник всегда прав…

Темный взгляд безумных глаз,

На бедре клинок-убийца,

Не вернуть последний шанс,

И назад не возвратиться.

Искры, блеск из-под копыт,

Верный спутник — Черный Ветер,

Распахнув крыла,летит

Вслед за мной по белу свету.

Нет того, кто б встать посмел

Поперек моей дороги.

Будь ты даже трижды смел,

Шансов помешать немного.

Мне открыты все пути,

Где не страх, там сталь поможет.

Не укрыться, не уйти,

От меча никто не сможет.

Проклят всеми и везде,

Мое имя позабыто,

Нет приюта мне нигде,

Двери для меня закрыты.

Кто такого пустит в дом?

Гость такой нигде не нужен!

Мрак на сердце черным льдом,

А в ладонях мертвый ужас.

И несет меня мой конь

По дороге в бесконечность.

Душу черный сжег огонь,

Стали дни длиною в вечность.

Ни друзей, ни близких нет

У меня на белом свете,

Лишь летит за мною вслед

Верный спутник — Черный Ветер…

Бабка Стефания сидела на лавочке возле дома и, жмурясь, смотрела на солнце. Закат был бы великолепен, кабы не портила его грязно-серая дымка, затянувшая горизонт. Химкомплекс работал на всю мощность, отравляя воздух ядовитыми выбросами. И все равно даже это не могло полностью скрыть красоту заката — багрово-золотого, невероятного, магического, притягивающего взор старческих слезящихся глаз, бывших некогда изумительного василькового цвета.

Бабка Стефания вздохнула и провела рукой по седым волосам, автоматически поправляя выбившуюся из строгой прически прядку. Пальцы болели, скрученные артритом, ныли много раз ломанные кости, предвещая скорую перемену погоды. И белел на старческой пергаментного цвета коже узкий и тонкий шрам, пересекающий лоб и левую скулу, разломивший идеальное полукружье седой брови на две уродливые половинки.

Рука закончила путь по волосам, скользнула по шраму на лице, некогда тонкие и красивые пальцы погладили его, коснулись другого, такого же тонкого шрама на шее, сбегавшего от уха к горлу и ниже, за ворот идеально белой рубашки с кружевным отложным воротником. А потом рука мягко и красиво опустилась на высеребренное навершие трости, покрытое странными узорами. Ниже навершия на полторы ладони трость выгибалась причудливым эфесом с витой гардой и клеймом по центру — свернувшаяся спиралью змея, готовая к атаке и напружинившая тело. А ниже гарды начиналась самая обыкновенная трость, черная, с истертым серебристым узором, разобрать который уже было невозможно.

Закат закончился. Золото и багрянец сползли с небесного купола, без боя уступая его надвигающейся ночи. На задергивающейся портьере темного неба загорелись первые звезды. Бабка Стефания смотрела на них, как до этого смотрела на закат, и продолжала о чем-то думать.

— Что-то ты сегодня засиделась, Стефа, — прокаркал рядом старческий голос, и на лавочку опустилась еще одна бабулька. — Эх, Стефа, Стефа… Старые мы уже стали. Старые. Иногда кажется, что и молодыми-то не бывали. Да. Не бывали. Гляжу на нынешних и плачу. То ли дело мы были. Верно, Стефа?

— Верно, Софьюшка, — тихо и скрипуче ответила бабка Стефания. Говорить ей было трудно, словно голосовые связки были толченым стеклом посыпаны. Она опять коснулась шрама на шее и поморщилась. Морщины, сетью брошенные на ее лицо, углубились, сделав его вообще уродливым.

— Другие мы были, совсем другие, — тихо продолжила говорить бабка Стефания. — Не похожие ни на кого. И эти тоже ни на кого не похожи.

— Во-во, — подтвердила бабка Софья. — И я говорю — ни на что не похожи. Надысь вот, иду, а эта молодежь стоит в подъезде и курит. И мало того, что курят, так еще и на пол сплевывают, и гогочут, что твоя лошадь.,.

— Моя лошадь не гоготала, — тихо вставила в речь бабки Софьи Стефания. — Моя лошадь вообще молчаливая была. Храпела иногда, фыркала. Ржала уж совсем редко. Это первая. Остальные… Разные были…

— Ой, Стефа, совсем с ума рехнулась! — всплеснула руками бабка Софья, — Ты чего ж несешь-то? Соображаешь? Откуда в городе лошади? Из богатых ты, что ль?

— Не всю жизнь я в городе жила. — Бабка Стефания встала. Несколько секунд ей понадобилось, чтобы разогнуть скрученную хондрозом спину. Потом она тяжело оперлась на трость и опять взглянула на небо, — Пойду я, — сказала она совсем уж тихо. — Пойду. Сегодня домработница новая прийти должна… А время-то уж к ужину.