Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе

— Арон!

Дэй поволок мальчишку к домику, но вдруг, вздрогнув, замер.

Медленно обернулся:

— Ты…

— Арон!!

Дэй марионеткой повернулся к воротам.

— АРОН!

Его руки разжались, казалось, сами по себе.

Оставляя за спиной сползшего наземь Джеми, дэй сделал шаг и положил ладонь на засов.

"Ксаш!!!"

Радостно звякая, запрыгал по полу отшвырнутый перстень. Скинутое через голову платье полетело в дальний угол.

Три удара сердца. Пара мгновений, в которые два облика проходят друг сквозь друга. Никаких судорог и воя, никаких жутких метаморфоз, трещащих костей или бурлящих под кожей мышц. Просто лёгкая перламутрово-серебристая дымка, которая окутывает человека — и из которой появляется зверь.

Раз…

"…ну же…"

…два…

…три!

И со всех лап, быстрее, быстрее, — туда, где уже распахивались створки ворот, казалось, ждавшие, когда их подтолкнут навстречу мертвенному сиянию…

В сверкающем овале света шевелилась некая фигура: размытая меж реальным и призрачным, между небом и землёй, с сияющим в лодочкой сложенных ладонях изумрудным огнём. И, ведомый голосом, звавшим его за собой, голосом, слышимым ему одному, Арон протягивал к ней дрожащую руку:

— Лора…

…и на миг увидеть его взгляд, в котором — и нежность, и страсть, и мольба, и восхитительный, какой-то благоговейный трепет, и на один краткий миг увидеть его лицо — просветлевшее, с сияющей улыбкой, такое доверчивое…

А потом, с клокочущим в глубине горла рычанием, прыгнуть вперёд, между Ароном и существом, притворившимся тем, кем быть не могло.

…рычанием?

Стригнуть воздух короткими острыми ушами; шевельнуть гладким длинным хвостом; ощутить, как перекатываются мускулы под бархатистой светлой шкурой…

…и, вытянув когти мейлеры, уже прочувственно, старательно, более чем недвусмысленно рыкнуть в лицо виспу.

"…что ты делаешь?! Богиня, что ты делаешь?! Что ты можешь сделать — ему?? Тебе что, жизнь не дорога??? Тебе не страшно…"

"Страшно. Ты даже не представляешь, как.

А теперь не пойти бы тебе к ксаше, а?!"

Тварь отступила, нет — отплыла чуть назад. Свет в её ладонях померк до искры в левой руке, но Таше только лучше стали видны полупризрачные черты, длинное белое платье, волосы цвета ночного неба…

— Малыш, ну всё, — тёмные глаза за зеленоватыми отблесками сверкнули знакомыми тёплыми лучиками. — Пошалила и хватит.

"Нет, этого не может быть, не может…"

"…она мертва, Таша, мертва!"

А сходство было пронзительным до боли. Это была сама Мариэль, но… как? Какие силы могли вернуть её? Таша ведь сама видела, сама…

"…это висп, Таша! Нежить, не-жить!! Она прикидывается, притворяется, только и ждёт, что ты потеряешь бдительность…"

— Таша, ну хватит, а то обижусь.

Она сама не понимала, почему — но уши виновато прижались.

"…это! Не! Твоя!! Мать!!!"

Она пыталась вновь оскалиться — тщетно.

"Я не могу, не могу, я физически не могу навредить маме!!"

"…тогда доверься мейлере".

— Как ты можешь рычать на маму?

Сознание будто паутиной обволакивало.

Оглянуться, чтобы увидеть, как оседает на землю Арон, чтобы различить его взгляд — в никуда…

"…отпусти разум. Доверься инстинктам. Без страха, без предрассудков, без знаний. Зверя не обманешь личиной, он увидит лишь суть…

…отпусти".

"Нельзя!"

"…а иначе не сможешь. Умрёшь… и, умерев — убьёшь и их".

Чарующая вкрадчивая паутина, затягивающая за кромку здравомыслия…

"…хватит хныкать. Выбирай.

…у тебя всего пара секунд. Выбирай…

…ВЫБИРАЙ".

Мейлера прикрыла серебряные глаза…

…и открыла — янтарно-жёлтые.

В следующий миг она взвилась в прыжке, и секундное промедление не ожидавшей этого твари позволило мейлере обрушиться на виспа, повалить на землю, вонзив когти до самых подушечек лап. Мейлера сомкнула челюсти на горле, оказавшимся очень даже материальным — и холодная зелень пламени померкла. В светлых лапах корчился непроницаемо-чёрный, словно из болотной тьмы сотканный монстр, и лишь лицо ещё сохраняло человеческие черты: резкие, неправильные, страшные…

Тварь, вскинув щупальце сгущённой тьмы с сияющей где-то в глубине зелёной искрой, вцепилась в шкуру мейлеры чуть выше правого плеча.

Мир для той взорвался жгучей болью.

Мейлера застыла, не в силах сопротивляться, не в силах высвободиться, вдохнуть, взвизгнуть — когда так больно, не можешь кричать…

И лишь стиснула клыки, сжимая челюсти ещё сильнее, и жмурила затуманенные глаза, и сквозь острую, ослепляющую боль, пульсом ударяясь в висках, пробивалось лишь одно желание — убить. Не отпускать, ни за что, и пусть ценой своей жизни, но убить.