Ярослава Кузнецова - День цветения

— О-о-о… — сказал отец.

— Несколько певчих из Сабраля, — со сдержанной гордостью объявил отец Арамел, — Как вам известно, Сабральский хор считается лучшим в Итарнагоне. В прошлом году его высокопреосвященство отец Эстремир особо отметил мастерство наших хористов. Специально для сегодняшней службы мальчики разучили "Вспылало древо прежарко".

"Мальчики" выстроились попарно. Их оказалось двенадцать человек. Двенадцать мордатых плечистых вояк. Слуги испуганно столпились у дальней стены.

Эти "мальчики" еще и поют? Весьма разносторонние молодые люди. Весьма.

Двоешкурые определенно сошли с ума. Здесь всегда было тихо. Почти как в Первом Доме, у Двоешкурого Вожака. Хотя, конечно, там мы жили только вчетвером с половиной. Он, мы с Реддой, Козява Стуро и немножко — Золотко Альса. А это — большой дом, много больше прежнего. И двоешкурых здесь много-много, запахи накладываются, сплетаются, словно ночная Песнь. Мне очень хочется Петь. Но Редда сказала — нельзя. И я молчу. Она не Поет. Она и разговаривает мало. Она — вожак.

Раньше шум не касался нас. Приходили Та, Что Машет Тряпкой и Недопесок Летери. Редко кто-нибудь еще. Двоешкурые не любят лазить наверх. Недопесок приходит играть. Когда я играю, все делается так легко-легко, это почти как охота, там, в лесу, с Двоешкурым Вожаком…

Мы с Реддой всегда ходим с Золотком Альсой. Ведь она и Козява Стуро — наши опекаемые. Наши новые опекаемые… А сейчас нас заперли. Отвели в наш дом в доме и заперли. Редде это не нравится. Она говорит, что от двоешкурых опасности больше, чем от любого зверя. Она знает, что говорит. Она — вожак.

Двоешкурые нас боятся. Кроме Недопеска и наших опекаемых. Двоешкурые всегда нас боялись. Это потому, что мы — большие. А Тварь не боялась нас. Она никого не боится, Тварь. Это мы боялись ее. И я, и Редда. Редда сказала, хорошо, что Тварь ни разу не хотела напасть. А то бы мы убежали. И это было бы стыдно.

От того двоешкурого не было угрозы опекаемым, я умею читать угрозу, Он учил меня. И Редда тоже учила. Так вот, угрозы опекаемым не было, но двоешкурый почему-то захотел пнуть Редду. Редда уклонилась и толкнула его. Двоешкурый упал. Стал визжать, как будто его рвут, хотя мы зубом до него не дотронулись. И Золотко Альса увела нас в наш дом в доме и заперла.

Я лежу на своем месте и мне скучно. Если бы пришел Недопесок, я бы позволил ему играть. А еще лучше, если бы пришел Козява Стуро. От него пахнет, как пахло тогда, там, в Первом Доме. Мы с ним вместе стали бы вспоминать Двоешкурого Вожака. Козява Стуро тоже скучает по Нему.

Я ведь был еще сосунком, когда Он взял меня от матери. Если вы понимаете, что это значит. Он был не просто Опекаемый, не только Вожак, он был…

И совершенно зря Здоровенный Имори пытается гладить меня по голове. Я этого не люблю. И Редда тоже. Даже Недопесок не гладит меня по голове. Даже Козява Стуро. И Золотко Альса. Потрепать по ушам, похлопать по плечу или по спине, повозиться на земле, повизгивая от радости…

А лапа двоешкурого на лбу — это из Прошлого. Это — Он. А Его нет. И больше не будет. Он сказал, чтобы мы оставались с ребятами. С Козявой Стуро и Золотком Альсой. Вот мы и остались…

— Да ты что? Настоящий гиротский замок? Старой постройки? — аж на стременах привстал, Каоренец наш.

— Ну да. Старой постройки. Настоящий. Правда, в плохом состоянии.

Вот ведь человек — хватает времени архитектурами да прочими рисованиями интересоваться. Что у него, в сутках — шесть четвертей? Похож он сейчас, извиняюсь, на Нуррана-младшего. На Гелиодора Иверениного. Тому тоже скажи "аламерский фарфор" — сразу стойку делает. Как птичья собака.

— Если захочешь, можно будет осмотреть.

— Правда? Эрвел, приятель, да ты…

О Господи! Адван вдруг — одним плавным движением — вывернулся в стойку на руках на спине лошадиной. От избытка чувств, не иначе. Как акробат, ей-Богу.

— Вот уж не думал, не гадал, что повезет так! — уселся обратно в седло.

Глаза горят, улыбка от уха до уха. Надо будет попросить, чтобы вольтижировке тоже научил…

— Слушай, а почему — в плохом состоянии?

Герен кашлянул. Я обернулся было к нему, но надо ведь на вопрос ответить.

— Потому что заброшенный. Мы жили там какое-то время, пока строился Треверргар. Иверена еще не родилась. Я маленький был, но помню.

— Почему же переехали? — изумился Адван.

Видимо, считает, что, раз этот памятник гиротской старины достался нам, мы просто обязаны были в нем поселиться на веки вечные.