Андрей Лукин - Хозяин таёжного неба

— Жалеешь холопов, Здислав? Не хочешь, чтобы их пороли? — в голосе Хвалогора отчего-то не слышно было ни злости, ни разочарования. Может быть, не так уж и нужны ему были беглые гоблины? Может быть, здесь он просто развлекался от скуки и теперь, поняв, что настоящего «веселья» не получилось, спокойно уедет из деревни…

И тут же стало ясно, что настоящее веселье ещё и не начиналось.

Хвалогор стёр кривую ухмылочку и вдруг гневно сверкнул на Стёпку выстуженными глазами:

— Уходи отсюда, демон. Не мешай мне правый суд вершить. И золото твоё мне не надобно. За себя постоять ты умеешь, вот и удовольствуйся этим. А с холопами своими я без тебя управлюсь. Глянь-ка вокруг.

И опять всё повторялось. Происходило уже что-то подобное, когда в тайге Стодар вызвал призрачных слуг и грозился убить Смаклу в том случае, ежели демон не смирится. Сейчас о смирении речь не шла, сейчас от Стёпки требовалось всего лишь уйти и не путаться под ногами у серьёзных людей. Боярских гридней было не так уж и много, от силы человек двадцать, но против безоружных лосьвинцев это была грозная сила. Двадцать вооружённых всадников, готовых по приказу хозяина бить, пороть, топтать и даже убивать. И что ты будешь делать, если они вдруг погонят безоружную толпу кнутами вниз по улице, что будешь делать, если их кони в давке и суматохе затопчут чьего-нибудь ребёнка? А ведь и погонят и затопчут, ни на секунду не замешкаются. Вон как скалятся в предвкушении, коней едва сдерживают, ждут, когда Сдобрень знак подаст.

Стёпка посмотрел на боярина. И вновь лицо Хвалогора поразило его какой-то бесцветной ущербностью. В каком-нибудь приключенческом фильме актёр с такой неприятной внешностью обязательно изображал бы самого главного негодяя, которого убивают в конце непредсказуемым способом, и все зрители радуются и вздыхают с облегчением, потому что ничего другого он не заслуживает. И почему именно такие зачастую оказываются в начальниках, в господах и хозяевах? Подлости в них, что ли, больше или судьба к ним благосклоннее относится непонятно по какой причине?

— Ну что, Смакла, — сказал тогда Стёпка гоблину. — Свисти.

Вместо ответа тот хитро улыбнулся и показал глазами в сторону приказной избы: глянь, мол, туда.

Стёпка повернул голову, почти сразу догадавшись, что именно он увидит. За невысоким плетнём, в непролазных зарослях буйно разросшейся малины притаился дракон. Оказывается, он уже давно покинул свой пост на окраине деревни и лежал теперь буквально в двух шагах. И никто не заметил, как он туда пробрался! Впрочем, при его способностях к маскировке это было не удивительно. Даже Степану потребовалось несколько секунд, чтобы разглядеть зелёную драконью морду среди зелёной же листвы.

— Всё равно свисти, — сказал он.

Смакла тут же заливисто свистнул, и радостное эхо весело запрыгало от избы к избе. О драконе, разумеется, никто и не помышлял, но все тут же завертели головами, догадавшись, что «это ж-ж-ж неспроста», что гоблин явно кому-то подавал сигнал. Неужто у демона помощники имеются, неужто он здесь такой не один? Насупился заподозривший (и правильно!) подвох боярин, раскатисто ругнулся Сдобрень, призывая гридней внимательнее смотреть по сторонам, Подвояр злобно сверлил Стёпку взглядом из-за боярской спины.

Обрадованный дракон ломанулся к мальчишкам, с шумом раздвигая ветви и сминая кусты. Через хлипкий плетень он переступать поленился, он его просто повалил. Сухие жердины жалобно хрустнули под могучими лапами. Лёгкий в движении, проворный и ловкий, Дрэга при желании умел прикидываться неповоротливой зверюгой, тупо прущей вперёд и сметающей всё на своём пути.

От панического бегства народ удержался только благодаря Смакле. Младший слуга безрассудно (как показалось всем) метнулся навстречу дракону и в одно касание взлетел ему на спину, заставив Стёпку завистливо вздохнуть — у него так не получалось. Деревенские сначала дружно ахнули, а затем так же дружно оцепенели, словно кролики перед удавом. Малышня, правда, цепенеть не спешила, она завистливо таращилась на Смаклу и пускала восторженные пузыри, но кто на неё внимание-то обращает, на малышню босоногую. Оседлавший чудовище гоблин сиял во все тридцать два мелких зуба — у дракона зубов было не в пример больше, и от его «улыбки» бросало в дрожь. А тяжёлый взгляд, казалось, прожигал насквозь. Ишь, как смотрит, зеленоглазый, того и гляди руку у кого-нито оттяпает али навовсе голову.

Весичи были, что называется, в шоке. Бравым гридням заметно поплохело. Дубинками и плетьми уже никто не поигрывал. Самые трусоватые осторожно разворачивали коней в надежде, что пока дракон будет пожирать деревенских, они успеют ускакать. На Подвояра невозможно было смотреть без слёз, его и без того худое лицо стало ещё худее и по цвету сравнялось с выцветшей боярской физиономией. Сдобрень с места не сдвинулся, сказался характер и воинская выучка, но в рукоять меча он вцепился намертво и на дракона смотрел не с испугом, а так, как охотник смотрит на того же медведя: ясно, что зверь сильнее, но при известной удаче и медведя можно завалить. Едва ли Сдобреню удалось бы завалить дракона, но ведь он-то этого не знал.