Сет Дикинсон - Бару Корморан, предательница

Сказано было – прямее некуда, но Бару в качестве уступки подвела итог:

– Ты пишешь свою собственную историю. Вот что дает тебе власть.

В другом, более игривом настроении он мог бы изобразить облегченный вздох. Но не сейчас. Голос его звучал резко и ровно:

– Если ты хочешь достичь большего и намерена занять пост, которого, по-твоему, достойна… – Он поднял бокал и посмотрел на темно-рубиновую жидкость. – Если ты жаждешь заполучить настоящую власть – ту самую, что сделала нас повелителями твоей крохотной родины, то ты должна научиться управляться с любыми ее формами.

Пламя свечей на столе всколыхнулось от его выдоха.

– Кто ты? – прошептала Бару, не в силах сдержать любопытство. – Кто ты такой?

Кердин Фарьер поставил бокал на стол и вытянул руки перед собой.

– Здесь Парламент, – произнес он и поднял правую кисть. – А тут – Император на Безликом Троне, – добавил он и поднял левую руку.

Продолжить и завершить метафору он предоставил ей самой: за пустыми ладонями оказалась его голова.

– Ордвинн вскоре восстанет, – сообщила Бару. – А для мятежей требуются деньги. Поэтому ты и сделал меня счетоводом. Чтоб я нашла доказательства этому в счетных книгах.

Кердин Фарьер поднес к губам бокал и отхлебнул из него.

– Однажды я поспорил с моим товарищем Исихастом, – изрек он. – Он уверен, что ваша раса изначально неспособна к правлению. Что легкая островная жизнь и культура негигиеничных склонностей сделали вас мягкими и послушными. По его мнению, вы способны заниматься только земледелием и рыболовством, а в свободное время бездумно развлекаться. А еще он утверждал, что вам от рождения предопределено быть слугами, а не хозяевами, – поэтому мы и правим вами.

Бару напряглась.

– А ты?..

– Я поспорил с ним и сказал, что ты предотвратишь мятеж, – улыбнулся он, салютуя ей бокалом. – Но мне пора. У тебя уйма работы. Надеюсь, что мы увидимся в Фалькресте.

– Кто убил Су Олонори?

– Понятия не имею. Но я даже не пробовал выяснить. Наверное… – Кердин Фарьер на миг задержался на пороге. – Думаю, те же бунтовщики, которые явятся сюда, дабы убить тебя, когда ты вплотную приблизишься к заговорщикам и попробуешь остановить их.

И Кердин Фарьер убрался восвояси. Бару отчаянно – до ломоты в висках – захотелось узнать побольше. Да, она выяснила многое и заполучила информацию о Троне, о Фарьере, об его коллегах, об их испытаниях… Но нераскрытыми остались и другие ужасные тайны. Что на самом деле творилось здесь, в Ордвинне?

Бару погрузилась в размышления. Нет, медлить нельзя. Она уже стала частью секретов и превратилась в винтик правительственного аппарата.

Пришел час схватиться со зверем, пожравшим отца Сальма.

Не предупредив о визите, она отправилась в Погреба – в белой маске и в перчатках. Небрежно взмахнула знаком технократа перед физиономией часового у ворот, оттиснула личную печать в вахтенном журнале. Миновала несколько уровней досмотра и бдительности. И очутилась в стерильном, добела отмытом бетонном коридоре, залитом масляно-желтым светом.

В самом сердце власти Правоблюстителя Зате Явы.

Из камер нормализации доносился перезвон колокольчиков. Возле хирургических кабинетов квартет музыкантов играл на гобоях и лютнях. На стене висела табличка: «ПРОСИМ НЕ МЕШАТЬ УМИРОТВОРЯЮЩЕЙ МУЗЫКЕ».

Бару шагала но крылу кратковременного пребывания.

– Здесь те, кто нуждается в незначительной коррекции, – объяснила сопровождавшая ее чиновница, пухлая фалькрестийка, точная, немногословная, просто-таки воплощение гениальности. – Эта женщина, например.

Худощавая простолюдинка-стахечи, пристегнутая к металлическому креслу, смотрела на обнаженных мужчин, которые приближались к ней, а затем отходили назад. Некоторые – светлокожие, среднего роста, с подчеркнутым легким, на скорую руку нанесенным макияжем – замирали на расстоянии ладони, и в такие моменты звучала негромкая нежная нота. Женщина расслаблялась и тянулась губами к трубке у рта – но ней подавалось некое жидкое снадобье.

Но при приближении других мужчин – смуглых, высоких, более мускулистых или более привлекательных – камера оглашалась резким, невыносимым жужжанием и наполнялась вонью.

– Добровольное согласие на привитие супружеской верности в целях сохранения брака, – говорила чиновница. – Мудро. О ее поведении доложили двое социальных проксиматов пациентки. Ее могли привлечь к ответственности за гедоническую социопатию или врожденную мисконъюгацию.