Стокгольм был городом северным — целомудренным и сдержанным, не способным возбуждаться из-за такой ерунды, как телесные подробности людей вне круга. Поэтому стенки были прозрачными.
Точно так же, перед бесконечным множеством своих перелетов по свету, проходя через двери аэропорта, Вэл всегда отделялся от сопровождающей толпы мелких дипломатов и спокойно направлялся к хвосту очереди, неся на лице самую изысканную из своих улыбок. И бесчисленное количество раз он, обладатель самой болезненной гордости в мире и носитель множества комплексов, аристократ не по рождению, но по удивительному коктейлю крови, соединившемуся в его жилах от разнообразных предков, ступал босыми ногами на прохладную резину и проходил через эту процедуру, стискивая зубы. Интересно. на какой по счету раз он стал про себя проклинать ее, Эстер? Про это никто никогда не узнает, и она в первую очередь.
Первое время она сама пыталась бунтовать и демонстративно становилась на общий контроль. Но ее каждый раз вежливо извлекали из рядов и провожали в ложу Бессмертных, твердо придерживая за локти, когда она думала сопротивляться. На лицах окружающих она при этом не видела ни тени восхищения или сочувствия. На нее взирали брезгливо и с недоумением, как на барина из старинной книги. вышедшего в поле помахать косой. А так как летать ей тоже приходилось довольно часто, Эстер сдалась и научилась послушно поворачивать в нужную сторону, едва зайдя в аэропорт.
— Что вам предложить из напитков, госпожа Ливингстон?
— Виски, — сказала Эстер чуть хрипло, вынырнув из нежелательных мыслей. — Скотч. Лучше односолодовый.
— Сколько кубиков льда?
— Вообще не кладите.
Швед, вытянувшийся в огромном кресле через проход, посмотрел на нее с подчеркнутым интересом. Они были единственными пассажирами в первом классе, что в общем, неудивительно. Бессмертные Третьего круга летали в основном на собственных самолетах. Второго круга — не покидали материков и предпочитали перемещаться по твердой земле. Бессмертные Первого круга крайне редко ступали за границу собственных владений. Трансокеанской авиакомпании оставались свежеиспеченные путешественники из Четвертого круга и сомнительная публика вроде Эстер.
— Первый раз в Нью-Йорк? — швед довольно быстро решился завязать разговор, хотя обычно холодно-замкнутое выражение на лице Эстер отпугивало подобных желающих. Но господин Фалькенберг, видимо, все еще пребывал в легкой эйфории по поводу своего статуса.
— Тридцать седьмой, — ответила она, не повернув головы. Отсутствие льда в бокале с виски с лихвой компенсировалось его наличием в голосе, но шведа в этот вечер ничто не могло смутить.
— Ого! А я полагал, что мне приходилось много летать по службе.
На самом деле Эстер сбилась со счета примерно на пятидесятом полете, но ей нравилась цифра и сражающая собеседника точность.
— Из какого же вы департамента, госпожа…? — швед сделал паузу, надеясь услышать от Эстер, как ее зовут, но та молчала. — Вы меня заинтриговали. Мое имя Фалькенберг, — он протянул руку ладонью вверх.
Выбора не было — пришлось положить на нее пальцы и некоторое время подождать, пока установится контакт. Бессмертным не подобало иметь друг от руга тайн. Прикосновение к большинству чужих ладоней Эстер выносила с трудом — они были слишком холодными, влажными, горячими или шершавыми. Совершенно некстати вспомнились единственные руки, за которые она так любила держаться, поражаясь длине его пальцев. У самой Эстер пальцы были маленькие, почти детские, но Вэлу отчего-то безумно нравились. Ему, впрочем, все в ней нравилось — кроме характера.
Эстер покосилась на шведа, надеясь, что ему достались только факты, а не ее эмоции. Конечно, было неоднократно доказано, что обмен мыслями через хэнди-передатчики пока что невозможен, но какие-то движения души все же иногда получалось улавливать. Но Андерс Фалькенберг был и без того поражен всем узнанным настолько, что беззвучно шевелил губами, глядя на нее в упор, и время от времени моргал.
— Вы… вы получили Право шесть лет назад? — спросил он наконец.
— Ну и?
"Стелла, так невежливо, — сказал бы на это Вэл, укоризненно качая головой и чуть подняв брови, от чего его лицо становилось невозможно прекрасным. — Надо ответить хотя бы — и что вас так удивляет? Или — что предосудительного вы находите в этом факте?"
"Это на твоих приемах есть время шаркать ботинками. — ответила бы она. — А у нас говорят: ну и, рожай быстрее".
Читать дальше