Вера Семенова: Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания

Девушка сощурилась и на мгновение разомкнула губы, но ничего и не произнесла. Ее лицо осталось мрачно-сосредоточенным. Хозяин гостиницы, видимо, принял ее молчание за нерешительность или страх, потому что повысил голос настолько, что из кухни выглянули две любопытные физиономии в веснушках и с приплюснутыми носами, принадлежащие поварятам или подмастерьям:

— А ну убирайся отсюда, тварь! Не хватало еще, чтобы мои постояльцы тебя увидели! Пошла вон!

Рыжеволосая без особой охоты вытащила руки из рукавов, и стало понятно, почему она их прятала — между пальцами каждой руки было пропущено по два тонких кинжала без ножен. Она сделала быстрое движение — и один из ножей срезал пламя горящей на конторке свечи и закачался в стене за спиной хозяина гостиницы.

— Не догадываетесь, куда я буду целиться в следующий раз? — мрачно спросила она. Никакого торжества не звучало в ее голосе, только хмурая усталость. — Или, может, сами поможете мне выбрать ту часть тела, которая для вас менее дорога?

— Ты… — лицо хозяина своей желтоватой бледностью быстро сравнялось с воском разрубленной свечи, валяющейся на конторке. — Я позову стражу!

— Не думаю, что они помешают вам оказать мне должное гостеприимство. У меня есть грамота от вашего бургомистра, призывающая оказывать мне всяческое содействие и защиту.

Хозяин гостиницы медленно приходил в себя, дергая половиной лица.

— Подавись! — он швырнул на конторку ключ, гораздо более бедный, к которому была привязана простая бечевка вместо деревянной бирки. — Но если ты посмеешь показаться в общей зале, я тебя сам застрелю, и плевать мне на бургомистровы приказы.

— Не беспокойтесь, — губы девушки изогнулись в горькой улыбке, и стало понятно, что запасы иронии в ее голосе воистину неистощимы. — Я слишком дорожу запасами своих ножей, чтобы расшвыривать их в кого попало.

Она повернулась и побрела к лестнице, не сомневаясь, что никто из подмастерьев не предложит ей своих услуг и не поможет дотащить до верха котомку, которая с каждым шагом резала плечи все сильнее. Вначале ступеньки были ровными, тщательно выскобленными, но с третьего этажа пришлось уже карабкаться, с опаской хватаясь за шатающиеся перила. Впрочем, комната во многом вознаградила ее за мытарства в пути — она была маленькой, плохо прибранной, под потолком свисала паутина, низкая деревянная кровать, придвинутая к скошенной стене, не наводила на мысль о безмятежном сне, но большое мансардное окно было настежь открыто. В окне была ночь, пахнущая дождем, мокрыми листьями и засыпающим городом, и огромная луна, такого ослепительного желто-красного цвета, что рыжая девушка невольно застыла, опершись руками на подоконник. Плечи ее слегка вздрагивали.

С трудом она заставила себя отвернуться от распахнутого окна и развязала тесемки, стягивающие ее дорожный мешок. На вытаскивание немудрящего имущества вроде гребня, коробочки то ли с кремом, то ли с пудрой и перемотанного нитками игольника не потребовалось много времени. К тому же девушка непонятным образом торопилась, словно ее кто-то подгонял. Даже не оглянувшись в сторону разобранной постели, из матраса которой торчали острые травинки, она подошла к большому зеркалу — единственному по-настоящему красивому предмету в пыльной мансарде, хоть и настолько же неухоженному. Зеркальная рама была оплетена толстыми виноградными гирляндами. В подернутом тонкой серебристой пылью зеркальной глади отразилось юное и мрачное лицо молодой девушки, между бровями ее пролегла глубокая складка. С ней странно сочетался округлый рисунок щек и прозрачные серые глаза с отливом в синеву. Девушка некоторое время с насмешливой улыбкой изучала свое наклоненное к плечу лицо. Ее губы все сильнее искривлялись в язвительной гримасе, полной неожиданной тоски, и наконец она, словно не выдержав, рванула пряжку, скрепляющую плащ у шеи, и бархатная темная ткань мягко осела на пол у ее каблуков. Девушка чуть опустила веки, скрывая под темными ресницами внезапно расцветшее на лице облегчение, и придвинулась к зеркалу, запрокинув голову назад и пристально глядя в собственные зрачки. На ее лопатках медленно развернулись два сильных крыла, до того плотно сложенных и прижатых к спине, покрытые темно-рыжими перьями, чуть темнее, чем яркие кудри на ее голове.

В развернутом состоянии каждое крыло было размером в ее рост, поэтому в комнате сразу стало тесно. С внутренней стороны они были немного светлее и покрыты тонким рыжеватым пухом, сзади заметно темнее, с длинными, плотно прилегающими друг к другу перьями. Крылья чуть подрагивали, заставляя девушку переступать на месте.