О`Санчес - Ремесло государя

– Слушаю, ваше Высочество!

– Я тебе все рассказал, что знал. Займешься этим делом. Вычерчивай круги, нарезай круги, води хороводы, ищи, одним словом. Денег лишних у меня нет, но на эту задачу – найду, сколько потребуется. Как только старик повенчает тебя в рыцари – смогу принять тебя в дружину. И сразу же поручу тебе наладить вестовую службу, у меня с этим просто беда. Справишься?

– Так точно, ваше Высочество, справлюсь!

И без солдафонства, ты при дворе, а не в казарме: да, либо нет, сего вполне достаточно при разговорах накоротке. Понял?

– Да, ваше Высочество.

– Отчеты по розыску и расходам – лично мне и только мне, и только в устном виде, минуя имущников и канцлера. Ступай.

Дракона и обоих медведей изловили на Плоских Пригорьях, тургуна же пришлось везти с далекого севера, со всеми предосторожностями, ибо любая простуда способна свалить грозное чудовище замертво быстрее любых стрел и секир.

Позднее лето было теплым как никогда, однако в пределах Океании богиня Погоды позволяет себе самые невероятные капризы, совершенно не сообразуя их с чаяниями смертных, поэтому главный устроитель зрелищ с превеликим облегчением выслушал пожелание Его Величества посмотреть на представление.

– Слышал я – мелковат тургунчик? А, Лимчи?

– Ну, как сказать, Ваше Величество… Кабы того оживить, чья голова в Большой кунсткамере хранится – тот крупнее был, ясное дело. Но и этот хорош: одиннадцать локтей в полный рост, от макушки до когтя, а от хвоста до зубов – вдвое против того. Спелый, зрелый самец, в цветущей силе.

– Не болеет?

– Здоровехонек! А тухлятины сожрал! Но уже третьи сутки не кормим, Ваше Величество, даем редкими шматками, только чтобы злобу и силу поддержать. Тако же и с драконом, и с ведмедями.

– С медведями.

– Что, Ваше Величество? Прошу прощения?..

– Не с ведмедями, а с медведями, олух.

– Виноват, Ваше Величество! – Устроитель немедленно повалился в ноги императору.

Ликумачи Васа за почти пятьдесят лет службы выцарапал себе грамоту на дворянство, себе и потомкам своим, но никогда этим не козырял и не кичился, помня из каких низов пришлось ему выбираться в поднебесье, к почетной императорской службе… В высшее общество ходу ему не было, да он его и не искал. Женившись, по прямой протекции Его Величества, на худородной дворяночке, заимел от нее четверых детей, сыновей и дочерей поровну. Дети, воспитанные, как положено дворянам, выросли дворянами и, поперек всем насмешкам сверстников, не гнушались отцовской неотесанности и невежества, а младшая дочь, любимица, даже и прилюдно никогда не стеснялась проявить к нему любовь и уважение.

Ликума Вас – в далеком прошлом так звали простолюдина, из цирковых служек-трупоносов, Ликумачи Васа – так ныне записали его в большой дворцовый гербовник.

Любой аристократ, услышав недовольство в голосе Его Величества, тоже повинился бы, постарался бы загладить вину и получить за нее прощение, но делал бы это по всем правилам вежливости большого света, в поклонах, больше похожих на танцы, в цветистых и вычурных выражениях, которые Его Величество с трудом выносил… Чванливые и тупые рабы этикета. Доведись такому на кол сесть – он и там постарается вытесать из себя образец изящества и хорошего тона… Хотя, как правило, колы – они для вражеских пленных и для простонародья… То ли дело верный Лимчи: нырк рылом в ковер и трепещет… сам не шибко понимая собственной вины… С другой стороны, хорошие манеры и гордость подданных – тоже необходимы, да, да, важны не менее, чем пресмыкательства, ибо они – великое подспорье государеву ремес…

– Срочное послание Его Императорскому Величеству! – начальник охраны, отстучав положенные шаги, преклонил колено и подал запечатанный и залитый со всех сторон почтовыми смолами, свиток. Подал, разумеется, по-военному, с руки.

Потешное, должно быть, зрелище: один на троне скособочился, ерзает, в тщетной попытке унять колотье в животе, другой коленом пол ковыряет, третий вообще ничком…

Встань, Лимчи, не то простудишься… как тот тургун. Твою вину мы попозже разберем, а пока встань и разреши мне… С западной, Ларини?..

– Так точно, ваше Величество!

Император нахмурился, пошевелил губами, потом попытался разгладить на лбу и щеках борозды, которые в устах придворных льстецов и художников именовались морщинками. Наконец император почувствовал, что лицо приняло необходимое выражение: стало тупым и безразличным, теперь можно читать.