Валерия Комарова: Аметистовая вьюга

— Чего изволите, госпожа? — спросил корчмарь, стараясь незаметно застегнуть брюки, никак не желающие сходиться на объёмистом пузе. — Комнату? Ужин?

— И то, и другое, — сообщила я, стряхивая капюшон и позволяя получше рассмотреть меня. Если до этого у хозяина были какие-то сомнения насчёт моего статуса, то уж теперь их не осталось. Магам не затеряться среди обычных людей. Сила метит нас. Кого-то уродует, кого-то клеймит. Моё клеймо — глаза. Правый серый, а левый ярко-зелёный. А ещё — волосы: светлые, серебристые, словно пеплом у корней присыпанные и белые на концах. Оба от отца перешли. В его роду в каждом поколении рождаются сереброволосые девочки с разными глазами. Есть на мне ещё две метки, одна — от матери, другая — непонятно откуда, но их я прячу. Не стоит дразнить гусей…

— Минуточку, Мастер. Вы присядьте. Сейчас, я Маньку кликну. Вам что подать? У нас греча с тушеной олениной есть, а доча моя пирожки вот только-только напекла. Вы не сомневайтесь, у нас всё вкусное…

— Давай, что найдёшь. Главное, чтобы погорячее. И вина, со специями. Есть вино-то? — Я сбросила сырой, колючий плащ, за две недели пути превратившийся в обычную тряпку. Даже неловко было такое носить, но выбирать мне не из чего. Не рассчитывала я, что непогода в дороге застанет, до Листопада редко ливни хлещут. Все вещи в Костряках остались, на сохранении, на мне лишь тонкая куртка была. Вот и пришлось покупать первый попавшийся плащ. Доберусь до Костряков — выкину, не пожалею отданных за него трёх полновесных серебряных монет.

— Есть. Как же не быть. — Корчмарь улыбнулся. — Мастер, а вы к нам надолго?

— Переночую, и утром уйду, — сообщила я, вытягивая гудящие, усталые ноги. Тощий мешок я бросила на пол, под стол, плащ — на стул.

— Вы бы поговорили со старостой, может, до чего бы договорились…

— А что? Работа для мага есть? — удивилась я. — Что же, ваша знахарка не справляется?

Знахарка жила всего в двух часах отсюда, я даже думала остановиться у неё, но потом решила не делать крюк. Хорошая женщина, в травках толк знала, могла бы даже Мастеров-Целителей удивить. Я у неё прошлой осенью отлёживалась, отходила от шальной стрелы, настигшей меня на охоте.

— Нету больше у нас знахарки, — разом помрачнел корчмарь и тихо, шепотом, добавил: — Загрызли её. Оборотень загрыз. А вчера за околицей невестку нашего старосты нашли — горло ей вырвали и лицо объели.

Я вздрогнула и, не удержавшись, чихнула. Вот гадость! От корчмаря исходила жуткая вонь: ещё не выветрившаяся похоть, страх, злорадство, любопытство и жадность. А ещё он не врал. Или верил, что не врёт. Я сомневалась, что в этих местах поселился оборотень-убийца, но хищник-людоед — тоже не подарок. Здесь и правда найдётся мне работка…

— Мастер Рани? Слышал о вас, слышал… — староста огладил окладистую седую бороду и цокнул языком. — Вовремя вы к нам пожаловали, ничего не скажешь. Вы же сама… Я нахмурилась и резко махнула рукой, не дав старосте договорить.

— Я — не оборотень. Даже не полукровка. Что бы вы ни слышали об этом — всё ложь. Я человек. Чистокровный. На тридцать поколений вглубь веков нет у меня в предках нелюди.

Он не поверил. Сделал вид, что верит, но меня обмануть невозможно. Беспокойство усилилось. Я окончательно уверилась, что нужно уносить ноги, но не вовремя вспомнилось, что я давала клятву Совету. Это было одним из условий моего помилования: защищать людей от порождений Вьюжных Лесов. За плату или бескорыстно, но защищать. В тот миг, когда я услышала о людоеде, у меня не осталось иного выбора, как его уничтожить. Клятвы, данные Совету, не нарушаются. Наказание — смерть. Недостатка в палачах Академия не испытывает. Правда называют их охотниками, но ведь суть от этого не меняется?

Правда плату я всё-таки стребовала. Невеликую, но с паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок. Лишними деньги не бывают. Тем более, осенью, когда жизнь в пограничье замирает до зимы. Осенью, от которой я прячусь за толстыми стенами. Три месяца я живу в клетке, прутья которой — ливни, ветра, листопад и пламя. Три месяца я болею и тоскую. Не люблю я осень, а она — меня. Не моё это время. Чужое.

На оборотней магия не действует. А в деревеньке лютовал сошедший с ума Старший — это я узнала, обнюхав труп молоденькой девчушки, вчерашней жертвы. Тонкая нить следа вела вглубь леса, но я не пошла по ней, чувствуя, что вечером оборотень вернётся сам. А я подожду и приготовлю ему тёплую встречу.

Засела я в кустах, в ста шагах от околицы. Повесила над собой магический светлячок, зная, что магия — лучшая приманка. Плащ остался в корчме, на мне была тонкая куртка на рыбьем меху. И плевать, что не греет, замёрзнуть я не могу — не чувствую холода, главное, что она движений не стесняет. Под рукой любимый кнут, им я могу выбить глаз летящей мухе. Это не просто мастерство, я помогаю себе магией. В моих руках этот неказистый кнут может превратиться во что угодно: плеть ледяного огня или вихрь, кружащий вокруг меня и защищающий от любой атаки. Ещё до того, как Совет наложил печати на мой основной дар, я использовала его. И была всемогуща. Или верила, что всемогуща. Но что жалеть о том, что было? До конца жизни мне не сорвать печать, не ощутить вновь, как бежит по венам стужа…