О`Санчес - Перепутье четвертое

– Ты чего, Мор? Заснул, что ли? Вперед, вперед!

– Вперед, вперед, Черника! Мы с тобой гонцы Его Величества, или черепахи? И-ий-эх!..

Юный рыцарь во весь опор мчится по имперской дороге, но очевидно, что быстрый мах его лошади отнюдь не обусловлен государственной необходимостью поспешать, нет, просто всаднику и лошади прискучило трусить по пустынной дороге: валуны, деревья, облака – очень уж медленно движутся навстречу, а окоем и вовсе застыл… Возвращаться, когда поручение полностью выполнено, можно и без спешки, но именно обратный путь хочется подрезать и ускорить… и еще ускорить, ведь дома его ждут…

Внезапно юный рыцарь натянул поводья, поставив Чернику на дыбы, и вперился в стоящий у дороги засохший бук столь грозным взглядом, что даже кора и листья в ужасе попадали бы с него, но широченное, в два обхвата, дерево было давно и безнадежно голо, от корней до обломанных сучьев…

– Мешок не трогать! Это жреческий, а не твой! Ни когтем, ни зубом, ни взглядом! Ты – понял, или ты – не понял???

Словно бы в ответ, откуда-то сверху зазвучало самое душераздирающее завывание на свете.

– Слезай, да поживее, более ни к чему не прикасаясь. Не то остатки твоего хвоста выдерну с корнем и скормлю Чернике! Да, Черника?

Вороная кобыла смущенно захихикала в ответ: ей бы лучше овса, торбочку-другую, но если хозяин посчитает нужным проучить, наконец, этого зубастого и когтистого нахала…

Истошный рев с дерева окончательно выцвел в жалобное хныканье:

– Ооо-хи-и-и… За что?.. Он бежал впереди и никого не трогал, бежал и подпрыгивал… бежал и подпрыгивал… И не обратил внимания, что впереди это мертвое дерево, откуда ни возьмись… Не выпусти он когти вперед себя – расшибся бы насмерть! А так уцепился – и повис, весь дрожа! Да-а-уу! Если он случайно и задел зубом за мешок, то потому лишь, что сам об него ударился головой… Никто его не любит… Все его подозревают и обижают, и возводят напраслину…

– Ай, горемычный сиротинушка! А языком ты решил дырку в мешке зализать, да? Гвоздик, я больше не шучу. Быстро вниз, не то отстанешь навеки.

Охи-охи как ни в чем не бывало спрыгнул с дерева, встряхнулся и присоединился к уносящемуся прочь маленькому отряду, состоящему из трех неразлучных друзей: человека Докари Та-Микол, вороной кобылы Черники и волшебного зверя охи-охи Гвоздика.

Возвращался рыцарь Докари издалека, от самых восточных окраин необъятной империи. Скорее всего, это было последнее поручение ему, как посланнику: государь обронил в беседе один на один, что желает обновить командование гвардейскими полками, и некоторые влиятельные рыцари хотели бы видеть князя Докари полковником «крылышек», гвардейского придворного полка. Он не против разумных советов, и после возвращения рыцаря Докари к этому вопросу вернется. Быть может, посоветуется с отцом Докари… У Докари голова кружилась сладко, всякий раз, стоило ему вспомнить тот разговор с государем… О, он не подведет! И отец, конечно же не будет против такого назначения – ибо честь велика, что ни говори! И Уфани будет счастлива! Хотя бы потому, что они гораздо больше времени смогут проводить вместе… пока не начнется очередной поход. Гвардия – на то и гвардия, чтобы всегда быть впереди, и на кончике меча нести свое право быть гвардией! Но… До этого дня следовало дожить, доскакать… Странное творилось там, на востоке: вроде бы и мирно вокруг, но неспокойно, неприветливо… Постоянные ливни с грязью, ураганы, что ни день – мелкие землетрясения – и так с самого конца осени… Еще дальше на восток – очевидцы утверждают, что там безлюдная пустыня, образовавшаяся после извержения Горы, но этого рыцарь Дигори не проверял, ибо оный подвиг не входил в его служебные обязанности и не был предусмотрен по времени. Личный гонец Его Величества Токугари Первого добрался до владений графа Лавеги Восточного, где и был принят им хлебосольно и с превеликой радостью! Первым делом граф прочел личное письмо императора, которое тот соизволил начертать собственноручно, и тотчас же после этого – письмо от старинного друга, закадычного друга, собутыльника и соратника, а ныне владетельного князя Дигори Та-Микол, отца императорского посланца. И только потом уже представил его своей жене и многочисленным дочерям. Самые старшие из юных графинь метали в рыцаря убийственные взгляды, он лишь вежливо улыбался в ответ.

Трое суток рыцарь Лавеги – предварительно испросив, как это и предусмотрено вестовым артикулом, разрешения у императорского посланца и получив его – писал собственноручное подробнейшее донесение императору: «Об обстановке на наших восточных рубежах владений Его Императорскаго Величества и людских настроениях в оных, и обо всем протчем сопутствующем оному, а также и погоде зело преудивительной». Пот градом лил с его сиятельства, пергаменты он крушил проворнее иного дровосека в лесу, один за другим!