О`Санчес - Хвак

Если долго смотреть в угли гаснущего костра, можно увидеть в них что угодно: от воспоминаний сумасшедшей молодости, до головокружительных мечт о несбывшемся… А сейчас это просто горка необработанных рубинов мерцает под полупрозрачной кисеей золы. Да, можно смотреть и вглядываться безбоязненно, спиною к чужому пространству, ибо защитные заклятья поставлены прочно и мощно – уж что-что, а магическая сила в Снеге с годами отнюдь не ослабла, даже напротив… Но и в гаснущем угольном зареве нет уж былой радости. Последние мечты человеческой жизни погасли раньше раздробленных самоцветов последнего костра. Спать пора, а завтра новый день… еще один рассвет… Для подлинного созерцателя, мудреца и мыслителя, это скромный и вполне достаточный праздник, но, увы и еще раз увы… Наверное, в нем слишком много сохранилось от воина-рубаки, жадного до низменных и нехитрых удовольствий бытия, ибо не приходят к нему в голову обжигающие и ослепительные истины о сущем, но лишь малозначащий мусор… И ничегошеньки с этим не поделать, а только постараться побыстрее уснуть, дабы насладиться одним из последних рассветов… Скорее же всего – последним рассветом, ибо Синие горы более чем наполовину выступили из равнинного окоема. Нет, он не боится богини Уманы, он не боится смерти, он страшится равнодушной пустоты небытия.

Синегорье – маленькое, невзрачное, а по утрам – даже уютное. Эти почти безлюдные края сыздавна принадлежат непосредственно короне, над ними нет иных сюзеренов, кроме императоров, которые, одновременно и повелители небольших покатых взгорий, прозванных так за серовато-голубоватый отлив местной горной породы. Здесь мало воды, вся она бежит втуне, под землею, под камнями, здесь редки леса и бесплодны каменистые равнинки, местный воздух сух и почти безвкусен, если не считать песчинок соли, поднимаемых ветрами от белесых пустырей междугорья… Зато в этих краях раздолье святым людям: там скит жрецов бога Ларро, там придорожная часовенка какой-то из богинь… скорее всего – богини дорог Луа… откуда-то из далекого далека приплыли звуки водяного барабана – монастырского, судя по всему, сзывающего жрецов и паству на молитву… Густо селятся в уделе святые люди. И это несмотря на поборы, которые щедро накладываются короной на все храмы, прильнувшие к землям «домашнего» императорского владения, самого, пожалуй, безопасного для мирных и слабых.

Дорогу Снег проложил заранее, по карте, а конец пути ему был знаком еще лучше, по давнему личному знакомству: это три небольшие скалы, стоящие кучкой чуть поодаль от основного хребта, и неглубокая пропасть, как бы окаймляющая, вместе с этими скалами, небольшую полянку, а в каждой из скал пещера… Куда ведут эти пещеры? Никто этого не знает, но зато хорошо известно – к КОМУ они ведут! Да, водяные барабаны звучат в монастырском храме Уманы, там живут высшие из жрецов этой свирепой и кровожадной богини подземных вод, а сюда, «на полянку», они приходят свершать важнейшие жертвоприношения. Снег будет одним из этих жертвоприношений, да, да, да, так он договорился однажды…

– Не думай, что ты победил меня, наглейший из смертных, в сравнении со мною ты никто, даже при твоем хваленом боевом искусстве! Обстоятельства, недоступные духу и разуму твоему, – не понуждают, но побуждают меня оставить сие ристалище, не довершив нашей маленькой схватки. Тем не менее, знай: мальчик был отдан мне в жертву имеющими на это право и добровольно отдан, поэтому я не оставлю его и дотянусь до него. Или ты можешь предложить равноценную замену.

Снег тогда был чуточку помоложе, нежели сейчас, но все равно предельно измотан той чудовищной дуэлью… Он был счастлив внезапной передышке, горд невероятным боевым итогом, и поэтому не очень осторожен в словах:

– Какую именно, о светлейшая богиня?

– Например, себя.

Снег расхохотался из последних сил… и брякнул… а ведь мог бы не смеяться и не продолжать беседу! Мог бы до конца быть сдержан и хитер, как это положено рыцарю и воину! Мог бы, но…

– Ну, разве что после Морева, буде оно придет в наш мир. А пока я собственными силами постараюсь защитить своего воспитанника, о светлейшая богиня!

– Сладились. Запомни же, смертный, слова свои. Я решила съесть тебя заживо – да будет так.

И долгие годы – как ни сторожился Снег – не было от богини Уманы позывов нарушить условия внезапного этого договора… И вырос мальчик, и стал рыцарем, и повел собственную жизнь, вдали от старого своего наставника… И грянуло Морево, и прошелестело над миром, оставив после себя немыслимое количество смертей и горя, и кануло куда-то в подземные воды… Нет, нет он не богохульствует даже против презренной Уманы: просто он имел в виду, что было Морево и прошло, а договоренность осталась, пришла пора ее выполнять. А почему бы и не побогохульствовать, собственно говоря? Хуже-то ему не будет! Да, не будет; светлейшую – вернее – темнейшую Уману, он, Снег, никогда не любил! Не то чтобы ненавидел – поводов не было для этого обжигающего чувства – но недолюбливал весьма и весьма, за постоянную жажду кровавых жертв, за осклизлых этих нафов, за отвратительных щур!..