Сергей Костин - Пепел Ара-Лима.

В ту ночь ни один лесовик не спал. Вся деревня собралась у дома старосты. Спорили, ругались. Дело до ножей доходило. До крови не дошло. Особо горячих колодцем остужали. Или плеткой поперек рыла.

Решали лесовики в ту ночь, как дальше жить. Недоброе от будущего чуяли. Одно дело зажравшиеся жадные керки, на кусок леса глаз положившие. Совсем иное кэтеровские легрионы, обученные, хорошо вооруженные, ни перед чем не останавливающиеся, вокруг столицы армией несметной ставшие. Падет Мадимия, падет основа и надежда великого Ара-Лима. И вечное королевство, которому столько веков дань исправно плачена, сгинет в пепле и крови.

Меньшинство судило о том, что неправильно поступили, отказав Хеседу в поддержке. В одном же королевстве живем, из одних озер воду пьем. Всем миром с кем угодно справиться возможно. Засунули бы гордость подальше, глядишь и не топтали бы чужие сапоги дороги Ара-Лима.

Большинство же уповало на то, что не сунуться степняки в леса непроходимые. А если сунуться, не пройдут болот, не пробьются сквозь буреломы, не минуют ловушки смертельные, не справятся со зверьем диким. Не достать степнякам кэтерским деревню.

Меньшинство в ответ, что, мол, у Кэтера столько солдат, сколько листьев у березы колодезной. Попрут валом, ни один лес не выстоит. Не помогут ни болота, ни ловушки хитроумные. Сколько в деревне способных нож держать? Сотня с детишками малыми наберется. Одним не выстоять. Надо, говорило меньшинство, в столицу отряды на подмогу посылать. Если по всему королевству умные головы не перевелись, столицу отстоять еще возможно.

Большинство за кнуты похватались. Как это, в столицу? Или волчьих ягод объелись? Лес покинуть, на открытое пространство выйти? Разве ж такое возможно? Лесовик только в лесу хозяин да боец, а в поле букашка беззащитная. Да и не вериться, что деревня, в самой чаще леса затаившаяся, нужна Кэтеру. А вот камни светящиеся любому королю нужны. Вскрыть тайные кладовые, да откупиться от легрионов кэтерских. Небось, свет камней неисчислимых увидев, голову каждый потеряет.

А ведь когда-то считались лесовики умным народом, не только с ножом умеющие обращаться, но и с мозгами собственными.

На том сборище он, Йохо, присутствовал. В сторонке сидел, лесные орешки щелкал. Языком, как некоторые, зря не трепал. Но и не молчал, словно рыба глупая. Вставлял когда требовалось свое слово веское. Все больше прозвище обидное на очередного спорщика. На лесовика обижались, но с ответом не спешили. Знали его горячий характер. Нож-то рядом, за поясом.

Душа у Йохо за спор не болела. Все равно было. Если б вынесли решение в столицу отрядом подсобным отправляться, в первых рядах пошел. Уж больно хотелось кровушку кэтеровским легронерам пустить. А коль решили б на месте прятаться, за болотами, да за буреломами непроходимыми, что ж? Как и у каждого лесовика у него на дальней делянке угол запасной имелся. Не то что легронер вшивый, зверь не отыщет, пока мордой его туда не сунешь, да не скажешь, что это.

Ничего на том сборище не решили. Кричали много. Подрались мало, без крови особой. Но, окончательное решение до новых вестей оставили. Понадеялись лесовики, может, обломает Кэтер зубы о стены высокие Мадимии? А коли обломает, то и спрос с лесовиком малый.

Да только один Йохо, два кармана орешков перещелкавший, зуб злополучный покалечил.

Йохо заметил грифона, с облезлой спиной, с клювом, в грязи перемазанном. Шикнул громко, чтоб не орал, словно резанный. Не чужой по лесу шляется, свой — лесовик. Может метко камнем по глазу садануть, коль правил лесных кто не знает.

Грифон, хоть и глупая птица, поняла что к чему. Часто лесовика с кудрями непослушными здесь видела. С расспросами хоть и не приставала, но знала, кто в лесу законы творит. Кто наказывает, и кто милует.

Дорога до дуба сухого не близкая. По прямой если, часа два. Да только в лесу по прямой никто не ходит. Лес не дорога утоптанная. То болото поперек пути встанет, то дерево, упавшее во время осенних ураганов, тропинку перегородит. Может и зверь дикий встретиться. Пока в гляделки с ним наиграешься, смотришь, а уже и солнышко на другую сторону перепрыгнуло. Да мало ли в лесу всякого?

Йохо уж и шагам счет потерял, когда до места добрался. Вышел на опушку, огляделся.

Вот он дуб. Сухой, как полешка на зиму высушенная. Ни одного живого листочка. Раскорячился у старой дороги, которой, почитай, лет триста никто не пользовался. Ни торговец городской, ни путник усталый, ни сами лесовики, к тропинкам утоптанным не привычные. Давно заросли обочины неуемной травой. По пояс, а местами даже по шею. У травы свои порядки. Пустое место без внимания не оставит. Вот только в проплешину у скрученных корней дуба никак протиснуться не может. Мертвая там земля, кровью лесовиков обагренная.