Ник Перумов - Испытано на себе

А коленки у сочинителя весьма негероически тряслись от страха.

…Конечно, если уж не врать ни тайному своему читателю, ни самому себе, то кое-что придется признать. Корбулон не так уж неправ. Писать об истребителях всяких вредоносных существ и ни разу самому не замарать руки кровью чудовищ — можно, конечно, но… Циничное объяснение — правдивые баллады легче продать. Разумеется, если аккуратно оную правду дозировать.

А вот растолковывать, зачем человеку потребовалось загонять в бутылочку душу убитого болотника… на этот вопрос сочинитель старался не отвечать даже самому себе.

— Здесь, брат-в-духе, — решительно заявил вдруг кентавр, сворачивая в поспешно распахиваемые челядью высокие ворота. — Вполне прилично. Они достойны меня принять. Сомневаюсь, конечно, что здесь найдется настоящая стойка для кентавров, но…

Человек не стал слушать. Слуги действительно набежали со всех сторон, видать, заведение было дорогим и не могло похвастаться избытком клиентов. Впрочем, ни на какое иное Корбулон бы и не согласился. Криков о том, что о нем совершенно не думают и что с ним не считаются, хватило бы надолго.

— Ну а теперь-то почему мы не можем вернуться в столицу? — ныл на следующее утро кентавр, после того как Ким решительно направился не на торный тракт, а на малоприметную стежку, что вела к дальнему лесу. — Ты испытал все, что хотел, брат-в-духе. Убил болотника. Доказал — себе, всем. Ей, наверное, тоже доказал.

— Ей я должен доказать совсем другое. — Слова падали тяжело и хмуро, чародей даже не смотрел по сторонам, предоставив Корбулону выбирать дорогу. — Чго стал иным. Что ложь мне отвратительна. Что никогда бы не поступил так снова. Но… такое уже никогда не докажешь, брат-в-духе. Она была права. Хорошо, что бокал в лицо не выплеснула…

— Не сделала бы, — уверенно заявил кентавр. — Презрение и равнодушие, брат-в-духе, вот что тебя добило. Пощечина или там вино в физиономию — это признаки сильного чувства. А когда на тебя смотрят с легкой гадливостью, как на насекомое, вроде тех, что я давлю копытами… о, вот тут, брат-в-духе, мы, мужчины, можем горы свернуть и вверх ногами поставить!

— Я не переворачивал никаких гор. Жил как живется. До той поры, пока…

— Пока не решил, что надо попробовать крови? Ах, брат, брат мой, мы, кентавры, навеки связали свою судьбу с родом человеческим, наша магия без вашей — ничто, как и ваша — без нас; и я могу сказать тебе: не тот хороший сказитель, кто пишет о том, что видел, а тот, кто напишет о невиданном, им самим не испытанном так, что люди о том забудут. И даже не задумаются. Но куда ж мы теперь едем-то?

— Пока ты, брат, отсыпался, я поговорил кое с кем. Здесь еще есть болотники. Чего, собственно, и следовало ожидать. Они всегда кучно селятся, гнездом.

— Что, опять в трясину? — ужаснулся Корбулон.

— Может быть.

— Зачем они тебе, зачем? — страдал кентавр. — Золота ты не берешь…

«Да, не беру. Только кости жертв. И еще — души дивов, если, конечно, у них это настоящие души, а не алхимический туман».

— Вообразил себя непобедимым, да-а? Решил, что ты есть великий маг, победитель нечисти? Обо мне ты, конечно, не думал, ну совсем, ну ни на полстолечка! — обиженно и плаксиво затянул человекоконь.

Ким не отвечал. Корбулон стенал, скулил, однако послушно нес седока все дальше и дальше от оживленной дороги, приличных таверн, гостеприимных постоялых дворов и приятного общества кентаврих.

Деревенька им попалась совершенно захудаленькая. С трудом верилось, что всего в полудне пути отсюда — большой тракт. Низкие, соломой крытые избенки с подслеповатыми окнами, покосившиеся, скривившиеся; тощие свиньи; поджарые, словно для бегов готовящиеся куры; худые псы, тотчас поднявшие жуткий перебрех.

— Эй, почтенный! — окликнул Ким первого попавшегося мужичка, босого, в худой серой рубахе и латаных-перелатаных портах — Тут у вас, говорят, болотник завелся? Житья не дает?

— Не дает, мил-человек, как есть не дает! — Мужичок поклонился. Ким не носил герба, следовательно, к благородному сословию не принадлежал. — Детей ворует, аспид, — добавил он, глубокомысленно поковырявшись в носу. — Хотя это ишшо што, детей-то настругать… на стадо нападает, коров да овец в лес к себе уманивает… Ким кивнул, обрывая излияние:

— Где ваш старшина?..

…Деревенский старшина обитал в избе лишь чуточку побольше и почище, чем у остальных. Он долго и нудно перечислял свалившиеся на село беды, после того, как «при дедах наших» болотный див поселился на ближнем бучиле. Ким терпеливо слушал, Корбулон, просунувший голову в окно — тоже, хотя и состроил жутко капризную и недовольную мину.