Ник Перумов - Испытано на себе

— Не будем говорить, кто и чего заслуживает, — оборвала его наездница. — Держать души болотников дома на полочке — несусветная глупость.

— Вы хотите отнять их у меня?

— Я не надзирательница. — Лицо всадницы дрогнуло от обиды. — Я истребляю нечисть. Отбирать — предназначение совсем иных.

— Тогда чем еще я могу помочь высокому Совету?

— Честным — хотя бы раз — честным ответом на прямой вопрос. — Глаза оставались презрительно сощурены.

— Честный ответ вам или Совету?

— Совету. И мне. Не стоит нас разделять.

Ким вздохнул:

— Хорошо, я отвечу. Болотники… это, собственно, могли бы быть даже и не болотники, какая-то другая нечисть…

— Только не надо врать, — перебила воительница.

— Я… виноват, — Ким опустил голову, развел руками. — Я знаю, что не должен…

— Раз не должны, то и не говорите. — Воительница оставалась прежней, холодной и неприступной. — Ответьте на вопрос.

— Мы так и будем говорить здесь? На виду у всех?

— Мне здесь нравится больше. Как и моему единорогу.

— Хорошо. — Маг развел руками. — Я… не хочу врать. Иду к Поэтическому Меду.

Наездница откинулась в седле, тонкие пальцы сжались на изумрудном эфесе.

— К Поэтическому Меду… — процедила она сквозь зубы. — Как же, наслышана. Легенда старая, красивая, нечего сказать. Живет где-то в горах некий великан, имя его в разных версиях варьируется. В тайной кладовой хранит он Мед Поэзии, и кто сумеет добраться до него и сделать хоть глоток — тот станет величайшим из поэтов. Гм… в вашем случае — понимаю, вполне понимаю. Бездарность — она всегда бездарность. Вы пишете очень плохие книги, господин сочинитель. Те, что «любовь-морковь», для труппы Сакки.

Ким глубоко вдохнул и выдохнул.

— Те, что для «знатоков и ценителей» — не лучше, — безжалостно продолжала воительница, — что ставит баронесса Шатиньи.

Маг ответил не сразу.

— Да, есть неудачные, — выдохнув, признался он, стараясь не выказать обиды. — Или, скажем лучше, неважные. Зато удается сделать кое-что другое. «Переломанные кости», например. Или «Смерть считать не умеет». На сцене не ставились, к постановке не предлагались. Распространяются в списках. Ценимы многими искушенными читателями. Да и вы тоже…

— Этого мы касаться не станем, — отрезала всадница. — Значит, собрались за Поэтическим Медом… что ж, уложения Совета сему не препятствуют. Однако хранение души оного болотника… кстати, он там один?

— Нет, — мрачно сказал Ким. — Я еще одного прикончил.

Точеный подбородок воительницы вздернулся.

— Интересно, конечно, господин сочинитель, где и как вы разузнали точное местонахождение…

— Ничего особенного, — пожал плечами Ким. — Я ведь учился у великого Септимуса…

— Не может быть!

— Отчего ж нет? Разве не были его первые вещи совершенно провальными? Разве не освистывала его публика? Разве не впал он в совершеннейшую нищету, подумывая о самоубийстве? И разве не был допущен он в архивы Совета, когда некая добрая душа устроила его туда переписчиком?

— Продолжайте!

— Септимус и нашел там пергамент. Старый-престарый, со списком легенды и подробной картой. Анонимный автор уверял, что нашел дорогу, однако не смог пробиться к Меду. Септимусу терять было нечего, он бросил работу, запасся эликсирами, и добился успеха. Недаром после возвращения стиль его изменился до неузнаваемости, а «Голубку» играют до сих пор, хотя прошло уже тридцать пять лет…

— И все это он открыл вам?

— Я был с ним, когда он умирал. Не знаю, почему он решил мне признаться…

— Септимус был гением, — ледяная броня не давала трещин, — настоящим гением, и «Голубка»…

— Вы вольны мне не верить…

— Да уж, трудновато будет. А взглянуть на сей пергамент?..

— Его у меня нет, — повесил голову Ким. — Опасаясь, что драгоценное свидетельство может быть утеряно, похищено, я из страха, что меня опередят, зазубрил все приметы наизусть, оставив оригинал в столице…

— Очень на вас похоже, — презрение, казалось, сейчас хлынет через край. — Впрочем, благодарю за добровольное признание, — прежним, холодно-формальным голосом проговорила она. — Это вам, бесспорно, зачтется. Действительно, зачем еще может потребоваться сочинителю нечисть? А ведь в трех списках предания прямо говорится: «Дверь к Меду Поэзии откроет сосуд зачарованный, души трех убиенных тварей нелюдских содержащий»…

— Хранение души убитого болотника не запрещено никакими эдиктами, — негромко, но упрямо отозвался маг. — Этоопасно, не спорю… также, какхранение меча.