Владислав Русанов - Бронзовый грифон

Первый удар Кир отбил внутренним полукрюком, от второго уклонился с большим трудом. Поймал клинок на крестовину корда, отбросил его в сторону, попытался провести укол в грудь, но был вынужден снова защищаться. Окраинец махал руками, словно одержимый. Его атаки следовали одна за другой с молниеносной быстротой. В грудь, в горло, в бедро, в живот, в щеку, в живот, в висок…

Кир отступал, моля Триединого об одном – не дай поскользнуться. Часть ударов он отбивал, по старой привычке мысленно называя защиты – секста, кварта, низкая октава, прима, еще раз прима, кварта… От некоторых приходилось уклоняться, шагая вправо, влево, назад, приседая и отпрыгивая.

Линии бойцов сломались, и пары сражающихся беспорядочно перемещались по огороженному участку.

Краем глаза молодой человек увидел, как Мудрец вращает вокруг себя, словно перышко, неподъемный меч. Без сомнения, второму окраинцу приходилось тяжелее, но он настырно лез и лез вперед. Словно охотничий кот на обложенного медведя. Вертелся кубарем, вился вьюном, наскакивал ястребом-перепелятником. Но… Длина клинка есть длина клинка. Мудрец с легкостью вил вокруг себя петли и вензеля, будто бы кончиком клинка чертил в воздухе неведомые письмена.

Любопытство едва не стило Киру жизни. Ведь учили же его и отец, и дядька-наставник из бывших вестовых – в бою существуют только ты и твой противник. Остальное – тщета.

Сабля окраинца скользнула поперек груди, распоров кафтан, камзол и рубаху. Чудом не достала тела. Просто чудом. Кожей он ощутил прохладу стали. Дернулся, отмахнулся мечом и попал! Попал коневоду по предплечью.

Раненый отскочил, зашипел, выругался на своем, непонятном для большинства жителей Империи наречии.

Воспользовавшись неожиданной удачей, Кир атаковал. Длинным выпадом в горло.

Окраинец парировал круговым движением меча, сбился с шага, взмахнул, пытаясь сохранить равновесие, вторым клинком. Кир обозначил движение в щеку, как некогда в потешной потасовке с Мелким, а когда коневод вскинул оба меча к лицу, резким кистевым движением бросил оружие вниз.

Удалось!

Острие клинка ткнулось во что-то мягкое.

Кривоногий охнул, отскочил.

– Кошкин сын!

– Сам такой! – весело ответил Кир, переходя в наступление.

Ну-ка поглядим, так ли ты силен в защите?

Теперь расклад сил изменился.

Удар в шею, кордом в живот, мечом вдоль бедра, поперек груди…

Окраинец защищался, но довольно неуверенно. Видно, привык к быстрым победам. Привык огорошивать противника каскадом жалящих, злых ударов. А вот парирование удавалось ему гораздо хуже. Да еще раненое колено давало о себе знать.

После десятка выпадов коневод пропустил еще три легких укола. Плечо, бедро и ребра.

Ничего смертельного, но Кир почувствовал, что чубатый наемник испугался. Страх часто сковывает волю непривычного к поражению воина. И тут дело не только и не столько в боязни боли или смерти, как паника перед лицом неминуемого поражения. Она сковывает волю, сужает кругозор и в конечном итоге приводит к проигрышу еще быстрее.

Кир, осознав, что находится на верном пути, прибавил скорости.

Щека!

Есть!

Длинная кровоточащая царапина перечеркнула татуировку.

Коневод решил из последних сил исправить положение, перетянуть одеяло удачи на себя. Рубанул попеременно справа и слева, крест-накрест, в голову.

Тьялец закрылся высокой примой и пнул противника в колено. Ударил кордом.

Клинок прошил насквозь левое предплечье, заскрежетав по кости. Окраинец дернулся, замахнулся правой, оставив незащищенным лицо.

Бывший лейтенант ударил ему в зубы крестовиной меча.

Лопнули губы, захрустели, обращаясь в крошку, зубы. Брызнула кровь. Коневод полузадушенно крякнул, а Кир отскочил и коротким движением рассек ему шею, а потом толчком опрокинул истекающее кровью тело навзничь.

Самое время оглядеться. Ну, и кто кого?

Бой шел с переменным успехом, что свидетельствовало о приблизительно равных силах.

Белобрысый парень, выронив трехрогое копье, корчился на земле. Судя по маслянисто блестевшей темной луже под ним, жить северянину осталось недолго. Скорее всего, он уже умирал, и судорожные подергивания ног означали не попытку подняться, а просто-напросто агонию.

Айшасиан размашисто работал своим странным оружием, уверенно отжимая Огузка к ограждению площадки. Зачем? Может, переступивший обозначенную бечевкой черту выбывал из схватки?

Так, а где противник Огузка?