Ника Созонова - Затерянные в сентябре

— Ты сейчас все мои секреты выдашь раньше времени, Синяя Бялка!

Они обернулись на незнакомый голос — укоризненный и насмешливый. Вокруг никого не было. Дождь утих, и небо обрело первоначальную синеву. Конь доброжелательно посматривал на них, шевеля ушами.

— Вы не засиделись здесь, голубки? — Губы коня шевелились, но гарантии, что вещает именно он, не было. — Я бы посоветовал вернуться к оставшимся, а то самое интересное пропустите. Наговориться еще успеете.

— А что будет самым интересным?! — Бялка вскочила на ноги, глаза ее загорелись от любопытства.

— Как что? Конечно же, бал.

7. Длора, или завершение и начало

Они опять были все вместе. И опять в Зимнем дворце — куда, не сговариваясь, пришли из разных мест города — кто поодиночке, кто парами. Последними присоединились Бялка с Волком, примчавшиеся на огромном коне. Они расстались со своим скакуном в эрмитажном дворике, причем девушка на прощание долго обнимала его за шею и заплетала косички из гривы, пожертвовав на них несколько своих ленточек.

Длора стояла на втором этаже, в холле. Остальные разбрелись, разбежались. Она смотрела на свое отражение в зеркальном окне. Слева и справа выступали из стены две женские статуи. Серая пыль покрывала полушария грудей, плечи и локоны, и так и тянуло смахнуть ее пушистой метелочкой на длинной ручке. Зеркало было старым и тусклым, а отражение молодым и прекрасным. Длора переводила взгляд с морщинистой руки со вздутыми венами и старческими пятнами по эту сторону стекла на изящную тонкую кисть — по другую.

— Что за шутки ты шутишь со мной, мой город? В какие игры играешь, построенный на крови, холодный и равнодушный?.. — Она обвела взором стены и потолок, украшенные лепниной и блестящие позолотой, обращая свои вопросы к окружающему ее великолепию. — Зачем я здесь? Если я умерла, то где мой муж и мои подруги, ушедшие раньше меня? — Она прислушалась, но великолепие и торжественная роскошь дворца не отвечали. — Зачем я тебе, мой любимый город, мой темный город — колыбель Антихриста, как когда-то тебя называли?..

Длора считала, что прожила достойную жизнь, достойную и светлую, только вот слишком долгую. Ее имя расшифровывалось как Десять Лет Октябрьской Революции — именно в этот сомнительный юбилей ее угораздило родиться. Мимо нее прошел почти целый век — жестокий и фантасмагоричный. Она никогда не была коммунисткой, даже в те времена, когда это было необходимо для хорошей карьеры. Ни ее саму, ни ее близких ни разу не репрессировали — и она считала это заслугой своего ангела-хранителя. Ей всё удавалось — и в учебе, и в работе, и в отношениях. Подруги завидовали, но все равно любили. Да и малознакомые люди тоже. Ее трудно было не любить.

Говорят, после сорока-пятидесяти лет на лице ясно читаются все пороки, которым предавался человек на протяжении своего пути, все страсти, которые его одолевали. Ее же лицо даже сейчас, ставшее похожим на печеное яблоко, было таким же открытым и светлым, как в детстве или юности. Те, кто знал ее шапочно, говорили, что она милая, но поверхностная — она же была просто легкой и не держала ни на кого зла.

Когда умер муж, которого она любила — как в романтических сказках, с первого и до последнего дня, она оплакала его и поняла, что осталась совсем одна. Взрослые сыновья давно разъехались, жили в других городах со своими семьями. Близких подруг унесли болезни и невзгоды. Когда острота горя поутихла, она попробовала найти в этом положении и что-то хорошее: пожить наконец для себя. С детства она мечтала научиться рисовать, но было некогда. Теперь она накупила холстов и красок. Но цветы, которые она писала с натуры, получались слащавыми и не живыми, а абстрактные узоры, которые пробовала выводить автоматически, не думая, отчего-то не радовали глаз.

Ей все чаще вспоминалась басня Крылова о муравье и стрекозе, и она ощущала себя той самой стрекозой, жалкой и никому не нужной, зачем-то решившей пережить черную и глухую зиму, вместо того чтобы уйти осенью, как положено представителям ее вида, вместе с подругами.

…Отражение подмигнуло ей и кокетливо повело плечом. Длоре стало зябко, и она поежилась. В теле была легкость, ничего не болело — не ныли суставы, не ломило ступни. Но пустота внутри и морщины на лице никуда не делись. Все они молодые, даже Чечен — юн по сравнению с ней. Их пьянит волшебство этого дня, а ее пугает. Ведь старится не только тело — внутри все тоже потихоньку выцветает и дряхлеет.