Ника Созонова - Красная ворона

— …В африканских джунглях я наслаждался изобилием и фантазией. Изобилием окружавших меня существ и фантазией породивших их творцов. Сколько было этих творцов: шестеро? Семеро? Несколько дюжин?.. В разных древних источниках цифра варьируется, но то были классные ребята. Настоящие мастера — с большой буквы "М", вышитой золотыми нитками. И как каждый яркий талант не похож на другого и мы не спутаем кисть Ван Гога с манерой Дега, так и здесь — я различал мастеров по стилю их творений. Скажем, был "эстет", во главу угла ставивший красоту и гармонию. Вся ветвь кошачьих — от камышовых котов до тигров — его рук дело. Любуясь грацией леопардов и черных пантер (правда, на расстоянии, в бинокль), я не раз восхищенно присвистывал: "Да ты просто гений, старик!.." Семейство собачьих — лисы, койоты, волки — тоже красивы, но не достигают столь отточенного совершенства: явно другая рука… Был "эпатажник" — этому лишь бы выпендриться, любым путем. Его рук дело, — Рин кивнул в сторону печки.

У обезьян, кувыркавшихся там среди старых одеял и ватников, зады отливали алым, а морды голубым, что смотрелось на редкость дико. А у одной расцветка была скромная, зато нос — висячий и длинный, как у Гоголя, и воспаленный, словно у запойного алкоголика.

— …Трудно удержаться от хохота, верно? Дарвин с его естественным отбором нервно почесывается в своем склепе: алый зад и висячий нос — куда уж естественнее! А еще вернее — великий ученый изгрыз все зубы и локти от стыда за свое "открытие"… Были в той дружной компании и "утилиталисты". У этих парней отсутствовал вкус и с юмором было напряжно: все помыслы лишь о презренной пользе. Человекообразные обезьяны, эти умные уродцы — их выдумка. Были "чудики", вкладывавшие душу в один вид, но зато какой! Чудо-юдо, ни на что не похожее, выползшее из закоулков подсознания: муравьед, утконос, ленивец. Гиену тоже создал такой паренек, отличавшийся вдобавок извращенным воображением. Эта пятнистая тварь не только отвратна с виду, не только издает звуки, похожие на глумливый хохот, так у них еще процветает братоубийство — что у всех прочих хищников запрещено напрочь. Бр-р! Недаром их от всей души ненавидят львы. И я ненавижу гиен и их недоноска-создателя. Пошло прочь, постмодернистское исчадье!..

Рин замахнулся в сторону пятнистой морды, высунувшейся из темного угла. Морда мерзко захохотала, иллюстрируя им сказанное, и брат швырнул в угол попавшийся под руку валенок.

— …Наконец, как же без озорника и пакостника? Я назвал его "Локи", в честь скандинавского проныры. Он обожал нарушать негласные договоренности. Скажем, хомячки, тушканчики и суслики, по уговору — твари неумные и трусливые. У тебя был в детстве хомячок, помнишь? Дрожащая рыжая тушка с обвислыми щечками, постоянно то жующая, то какающая. "Локи" сотворил хомячка, по виду не отличающегося от собратьев, но бойца по духу: победителя и пожирателя фаланг и скорпионов. Натуралисты окрестили его "скорпионовым хомячком".

На полу в метре от меня разыгралась схватка: малыш с толстыми щечками и глазами-бусинками танцевал вокруг членистой твари с угрожающе воздетым на хвосте жалом. Он напрыгивал на врага, атаковал, уворачиваясь от жала, и в итоге сумел откусить смертоносный конец хвоста, а затем с аппетитом захрустел дергающимся бледным телом, словно чипсами.

— …Или мир растений. Творцы, возможно, с подачи самого мэтра Йалдабаофа договорились оставить его гармоничным — без взаимопожирания, без некрасивой смерти в судорогах и отвратительного тления. Деревья и трава питаются, не убивая — водой и солнцем (как в мире моей Гаадри, если ты помнишь), а цветы, органы размножения, символизируют все прекрасного и райское. Но пакостник "Локи" и тут не утерпел: сотворил цветочки, похожие на гниющее мясо, придумал растительных монстров, пожирающих плоть не хуже волков и людей…

Из щели в стене ко мне потянулось странное растение с двумя толстыми листьями, красными изнутри, напоминающее челюсти с тонкими зубами. Видно было, как за ворсинками-зубами бьется маленький лягушонок. Я опасливо отодвинулась и отвернулась.

— …Конечно, подобные наблюдения делались не только в джунглях. И пустыни, и прерии давали пищу для размышлений. Сами джунгли я не мог выносить долго: слишком уж плотно, изобильно, влажно и душно — хотя и познавательно. Всеобщий закон "сожри или убегай — пока тебя самого не сожрали" здесь особенно давит на психику. Не люблю хруст костей, запах свежих внутренностей и предсмертные стоны зайцев и антилоп. Сдается мне, именно там меня повернуло к вегетарианству: в один прекрасный день стало банально тошнить от тушенок, колбас и хот-догов. Сам организм, без влияния рассудка возжелал выйти из основанной на крови и содроганиях пищевой цепочки.