Максим Субботин - Пламя разгорается

— Вы его видели? Где?

— Нет, сейчас придумал! Видел, конечно. По дороге сюда, еще в Бельгии.

— Простите. Да, это был криоцентр. Раньше мы не имели возможности подобраться к нему вплотную. Самые теплые тулупы оказывались бессильны против ледяного ветра. Теперь у нас есть специальные костюмы — устойчивые к низким температурам. Очень хорошо, что вы видели криоцентр собственными глазами. Всегда лучше полагаться на собственное впечатление. Вы имеете представление, что вас ждет в случае согласия. Значит, проще принять решение.

— Имею представление?! — Кэр встал, подошел к Клаусу фон Клитцингу. — Вы же ученый, так? Играете в свои игры. Давайте начистоту. Мне плевать на то, что творится в вашем Фениксе, я уже сто раз успел пожалеть, что купился на россказни номера Третьего. Я хочу выбраться отсюда! Выбраться вместе с моими людьми, как вы сказали. Но почему я должен вам верить? И что помешает нам, выйдя из вашей прогнившей норы, свалить подальше?

— Вам придется просто поверить, — мужчина смотрел прямо в глаза эрсати. — Придется поверить в то, что эта экспедиция нам крайне необходима. В то, что вас действительно освободят. Из города не выпустят всех, тут я ничего не смогу сделать. Назовите это как хотите — страховка, заложники… Но часть группы останется здесь до вашего возвращения. И еще… тот, кого ты называешь номером Третьим — мой родной брат. Глаза Кэра расширились. Вот оно! Вот почему ученый показался ему знакомым!

— По поводу случившегося в Генке я бы еще хотел поговорить с вами, — продолжал Клаус фон Клитцинг. — Но не сейчас. Грайверы действительно очень опасны. Мы ищем эффективные способы борьбы с ними. Этим же, к слову, занимается и Новый Иерусалим. Здесь наши цели пересекаются. Жаль, что позволить себе совместные работы мы не можем.

— Хотите обойти начальство? — спросил Кэр.

— Иногда люди забывают, зачем они поставлены на ту или иную должность. Мы не в силах выступать в открытую, но к нам все еще прислушиваются.

— Мышиная возня, группировки, заговоры? — ухмыльнулся эрсати.

— Долго объяснять, да и не к чему теперь. Скажу одно — ситуация действительно сложная. Так каков будет ваш ответ? Я и так слишком долго с вами говорю. Могут возникнуть подозрения.

— А что после того, как мы вернемся? Допустим такую ситуацию… Где гарантии, что нас не убьют на пороге, забрав то, что мы привезем?

— И снова я могу дать вам лишь мое слово, — вздохнул Клаус фон Клитцинг.

— Негусто… я могу посоветоваться со своими людьми?

— Сожалею, но на это нет времени.

— Чтоб ты сдох! — буркнул Кэр. — Ладно, считай, мы договорились. Договор кровью где подписать?

Кларк не переставая ерзал на жестком, неудобном стуле. Сидя в круге света, чувствуя за спиной готовых пустить в ход кулаки охранников, больше всего он желал одного — стать маленьким и незаметным. Но его видели, от него требовали ответы на вопросы. С самого пробуждения не давала покоя головная боль. Еще во сне, или, вернее сказать, забытьи, он чувствовал ужасный дискомфорт, словно кто-то настойчиво копается в мозгах. Рассматривает, оценивает рождающиеся в них мысли. И ладно бы просто наблюдал! Так нет — вторгался самым безапелляционным образом. Внутри черепной коробки словно расположилось гнездо змей. Гады постоянно метались из стороны в сторону, жалили, норовили выбраться наружу. Теперь, сидя и кое-как отвечая на вопросы, Кларк с трудом сдерживался, чтобы не застонать. Свет резал глаза, вопросы отдавались в затылке, будто пробивали его насквозь. Из-за боли Кларк не мог сосредоточиться, мысли разбегались. Он медлил с ответами, иногда говорил невпопад. Все это неизменно влекло за собой наказание в виде зуботычин. И без того больная голова раскалывалась на части. А вопросы все не кончались…

— … Цель приезда? Кто активизировал ключ? Кто в отряде обладает ментальными способностями? Почему передвигались в сопровождении инквизиторов?.. И многие-многие другие. К концу перекрестного обстрела вопросами, Кларк уже не понимал, на каком он свете. Язык еле ворочался, и мужчина был готов согласиться с чем угодно, подписаться под чем угодно, только бы его оставили в покое.

Мария сжалась на полу возле кровати. Такого унижения, как сегодня, она не испытывала никогда в жизни. Практически голая, она должна была отвечать на непонятные вопросы. Разве могла тонкая рубашка скрыть ее позор? Разве пристало девице в непотребном виде восседать перед мужчинами?