Сергей Радин: Кодекс Ордена Казановы

До Лёхиной квартиры Егора Васильевича сопроводил шофёр. Фамилия его Данилин, но для удобства окружающие, в том числе и жена, звали его Данилой. Парень не возражал и настолько привык к прозвищу, производному от фамилии, что на Андрея порой и не откликался.

Войдя в квартиру, Егор Васильевич распорядился:

— Я знаю, Алёша, ты для моих гавриков тоже приготовил стол. Собери что есть в походном порядке — в сумку, что ли, какую, а Данила вниз снесёт. Сегодня они в машине столуются.

Лёхин хотел было возразить-разжалобить — дождь, мол, сыро, промозгло, но пришёл к выводу, что старик хочет ну очень конфиденциальной беседы. Что ж, он усадил Егора Васильевича за стол, показал, как резать караваец — с крышки начинать! — и поспешил на кухню. Здесь счастливый Данила шёпотом охал и ахал и жмурился от запахов.

— Лёхин, это всё нам?!

— Сколько вас там?

— Трое!

— Что будете — чай, кофе?.. Ладно, два термоса дотащишь — и с тем, и с другим. Вот этот пакет неси осторожно: здесь пирог и хлеб. А вот в этом — салаты, закуски, отдельно — вилки, тарелки и чашки. Нож дать?

— Свой есть! Лёхин, ты как будто догадался, что мы сегодня на голодном пайке. Весь день по городу мотаемся, аж животы подвело.

— Гостей ждал — гостям накрыл, — хмыкнул Лёхин и всё-таки спросил: — А дотащишь? Может, ребятам позвонить — пусть встретят?

— Своя ноша не тянет!

Довольный Данила церемонно откланялся и почти строевым шагом направился к входной двери. Пока Лёхин открывал ему, из сумки с закуской выскочил Елисей и отошёл в сторонку.

— Ты чего? — прошептал Лёхин, прислушиваясь к лифту.

— Голодные же! — проворчал Елисей. — Колбаски да сыра им добавил. Не заругаешься, Лексей Григорьич?

— Ты, Елисей, молодец. Я-то не сообразил. Конечно, сидели бы здесь, я б и сам выложил кое-что из холодильника. Просто очень уж неожиданно они внизу остались.

Домовой благодушно хмыкнул в бороду и вместе с Лёхиным заторопился в зал.

С каравайцем Егор Васильич уже основательно разобрался, расхвалил и продукт, и мастерицу-кулинарку. Выждал, пока Лёхин съест порцию за компанию, и мрачно сообщил:

— Племяшка у меня пропала.

Елисей, одёжной щёткой вычёсывавший линючего по осени Джучи, окаменел.

— Что?! — не выдержал Лёхин, и даже Егор Васильевич увидел, что хозяин реагирует слишком бурно.

— Ты, Алёша, спросил так, будто знаком с нею или будто знаешь о чём.

Подозрительности в его голосе не было — одно удивление. Лёхин вздохнул.

— У Галины Петровны внук пропал. Поэтому я и…

— Рассказывай, — велел старик и откинулся на спинку стула.

— Нечего рассказывать. Мельком узнал. Сегодня третий день, как мальчишки нет.

— Мальчишка? Сколько ему?

— Кажется, Галина Петровна говорила, в этом году в выпускной класс перешёл.

— Кажется… Невнимательно слушают нас, стариков, — вздохнул Егор Васильевич. — А ведь не раз говорила о внуке, наверное. А вы, молодёжь, всё спешите, всё вам некогда.

— Обещал сегодня вечером к ней заглянуть, — виновато заторопился Лёхин. — Если нужно, порасспрошу, узнаю подробности.

— Узнай уж, сделай милость.

Локти на стол, взгляд в сторону из-за переплетённых пальцев — Егор Васильевич замолчал надолго… Однажды Лёхин задумался о своих взаимоотношениях с хозяином рынка и поразился: надо же, как они похожи на распределение ролей "дед — внук" (психологи не психологи, но почитать Эрика Бёрна интересно!)! Егор Васильевич опекал Лёхина так, словно боялся, что ему не хватает самостоятельности для взрослой жизни. Лёхин же старался делать вид, что не замечает иногда явной заботы старика. Он предполагал, что виной привязанности Егора Васильевича — его семейное положение на сейчас. Двое сыновей выросли и крепко стоят на ногах, а в семьях обоих детвора слишком мелкая и воспринимает дедушку лишь как источник замечательных подарков. А старику хотелось не только подарки дарить. Ему хотелось ответного участия. Увы, тут ему мог помочь только Лёхин, пока ещё не обременённый ни семьёй, ни работой, требующей нести свои проблемы домой. И сейчас, глядя на непривычно сморщенный лоб Егора Васильевича, Лёхин подумал: а вот интересно, с кем из сыновей поделился старик своей бедой? Кто ещё о том знает?..

— … И ведь никто не знает. И знать не должен! — сказал Егор Васильевич, то ли отвечая на невысказанный вопрос Лёхина, то ли на свои мысли. Сказал и глубоко вздохнул. — Племяшку Ладой зовут. Она у меня из деревни. В университете учиться приехала. Седьмая вода на киселе. Родственные связи… Что уж тут? Где-то по отцовской линии. В деревне тебе, небось, старухи все связи на пальцах обрисуют… Мне-то уже точно не сообразить. Одно хорошо — деревня Комовка, и фамилия у каждого если не второго, то третьего — Комовы. Приехала она сюда с матерью, про меня знать не знает. Ну, то есть сказали ей, мол, вот дядя твой. Хотя какой я ей дядя? Внучатая она мне, племянница-то. Мать её, женщина умная, просила за нею приглядывать. Но так, понемножку. Не хотела она, мать-то, чтобы Лада знала о моём достатке. А я не хотел, чтобы знали, кто она мне. Мало ли что… Нашли квартиру, экзамены сдала, на бюджетное поступила. На август уехала в деревню, в конце месяца вернулась. Пару раз я ребят посылал посмотреть, что там и как, но не говорил, кто она. О том, что родные, — мать её да я знаем. Хорошая девка. Целый день на учёбе. Домой только спать. Ну, конечно, первый раз в городе, то да сё. Потом-то, может, и кавалеры завелись бы. Так вот, дня три назад пропала девка. Домой в обычное время не пришла. Обычно она в библиотеке до шести, а уж потом домой, ну, по дороге в магазин заскочит. Гуляла редко. Всё по субботам да воскресеньям. Вроде как город изучала… Библиотека университетская до девяти работает. Один остался у дома сторожить, другой в университет поехал. Там он дружком представился, ему и сказали, что она, как обычно, в шесть ушла. И всё. С тех пор — ни слуху, ни духу. А теперь ты говоришь — у бабки Петровны внук пропал. И тоже дня три как. Совпадение? Не знаю.