Эрик Эддисон - Змей Уроборос

Дама засмеялась. — Прошлой ночью отец не отпустил меня от себя, а сегодня, милорд, разве ты уже не развлек меня своей бесстыдной песенкой? Неужели эта сладкая серенада подходит для ушей дамы? Спой ее еще раз, особенно куплет про свободу, и покажи себя полным дураком.

— Ты такая храбрая, мадам, что позволяешь себе провоцировать меня, а ведь даже звезды ничего не увидят, если я сейчас возьму тебя силой. Эти светильники — старые гуляки, поседевшие под разговоры заговорщиков. Они не разболтают.

— Милорд, в тебе говорит вино, я пошла; — и когда он шагнул к ней — и я не вернусь, сюда или в другое место, но улечу от тебя навеки. Я не люблю, когда со мной обращаются как со служанкой. Я и так слишком долго терпела твои солдафонские манеры.

Кориниус схватил ее руками, прижал к своей широкой груди и приподнял в воздух, так что ее ноги едва касались земли. — О Срива, — хрипло сказал он, наклонив лицо к ней, — неужели ты думаешь, что можно зажечь пожар и не обжечься самой?

И он так сильно сдавил ее, что ее руки оказались прижаты к бокам. Она, казалось, замерла, как замирает лилия в пылающий полдень. Кориниус яростно поцеловал ее и сказал: — Клянусь всеми любовниками, когда либо пробовавшими вкус темноты! Сегодня ночью ты будешь моей.

— Завтра, — задохнувшись ответила она.

Но сказал Кориниус: — Мое счастье, сегодня.

— Мой дорогой лорд, — тихо сказала Срива, — с того времени, как ты завоевал мою любовь, ты еще никогда не был настолько грубым и жестоким завоевателем. Клянусь тебе всеми смертоносными силами, которые властвуют на этой земле, эту ночь я должна провести с отцом, и не более того. Только на эту ночь расстанусь я с тобой, и тебе нечего злиться на меня.

— Он мог бы подождать, пока мы не кончим наслаждаться друг другом, — сказал Кориниус. — Он — старый человек, часто засиживается допоздна с книгой.

— И ты оставишь его бражничать? — сказала она. — Есть кое-что, что я должна сообщить ему прежде, чем вино затуманит его мозги. Даже маленькая задержка, как бы сладостна она не была для нас, очень опасна.

Но сказал Кориниус: — Я не дам тебе уйти.

— Хорошо, — сказала она, — становись зверем. Но знай, что я закричу изо всех сил, сюда сбежится все Карсё, и стражники, и мои братья, так что Лаксус, если он мужчина, заставит тебя заплатить за насилие надо мной. Но если ты останешься благородным лордом и будешь уважать мою любовь и дружбу, то ты дашь мне уйти. А потом, около часа ночи, придешь к двери моей спальни. Я думаю, она будет не заперта.

— А, ты клянешься? — спросил он.

— Иначе пусть меня поглотит самая глубокая пропасть мира, — ответила она.

— Час ночи. И до него был еще год моих желаний, — ответил он.

— Вот это слова моего благородного возлюбленного, — сказала Срива, опять подставляя ему свои губы. А потом быстро проскользнула сквозь темную арку, пересекла двор и исчезла в темной северной галерее, где находились покои ее отца, Корсуса.

А Лорд Кориниус вернулся на свою скамью, лениво растянулся на ней и опять стал напевать старинную кабацкую песенку:

Он потянулся и зевнул. — Ну, Лаксус, рыбообразный трус, это лекарство в два счета вылечит мою досаду. И это будет честный обмен: я упустил свою корону, зато прибрел твою любовницу. И, откровенного говоря, кому она нужна, эта Пиксиландия — маленькая, презренная, без малейшей изюминки; и что за восхитительно-прелестная трясогузка эта Срива, по которой я два года пускал слюни; так что мы в расчете, пока я от нее не устану.

— В час ночи, ха! Какое вино лучше всего для влюбленных? Пойду-ка я, выпью чашу и брошу кости с друзьями, так время и промчится.

СРИВА отправилась прямо в покои отца и там нашла свою леди мать, которая шила, сидя на стуле. Две свечи стояли слева и справа от нее, и она кивала при каждом стежке. — О леди мать, — сказала Срива, — есть королевская корона, которая ждет, когда кто-нибудь ее схватит. Если вы и мой лорд отец не вмешаетесь, она упадет на колени иностранки. Где он? Все еще в пиршественном зале? Вы или я должны немедленно извлечь его оттуда.