Виктор Ночкин - Могила повелителя

— А может, ошибся Пегий? Перепутал? Вот мне, к примеру, эти молодчики с девицами — все на одно лицо.

— Стари-ик… — протянул солдат, и глаза его опасно сузились. — Со мной так не надо. Я не растяпа-клиент, которого можно облапошить. И Пегий все точно рассказал — ты с девкой у одного хозяина был, я сейчас ее спросил.

— И что она?

— Ругается. Однако сомнений у меня нет, девка тебя знает, а ты — ее. И певец — тот вовсе трепло, язык без костей.

— Ладно, ладно. Но уж больно хороший товар-то! Я ее не сразу признал, девку. А потом, как углядел, кого сцапали…

— А потом пожадничал, — отрезал Красильщик. — И зря.

— Ну, так что теперь… — бесцветным голосом поинтересовался Ойрик, — отпустить их? А? Сказать, мол, ошибка вышла? Мол, простите, люди добрые, что бока вам намяли и на цепи ночь продержали? Что?

— Нет, отпускать их теперь нельзя, — спокойно ответил Красильщик. — Вон, гляди — впереди как раз овражек подходящий. Видишь? Склон осыпался, так мы его еще пошевелим, чтобы завалил то, что на дне овражка окажется.

Ойрик тяжело вздохнул. То ли притворялся, что жалеет молодых людей, то ли по-настоящему страдал от жадности. Товара предстояло лишиться, в самом деле, отменного… Красильщик не стал разглядывать стариковские гримасы, повернулся и пошел вдоль вереницы унылых невольников. Когда он добрался к Элине с Ленлином, шагавшим в хвосте, девушка выговаривала певцу:

— Ну, помнишь, как ты мне об этом противном старикане говорил? Что, дескать, Корди сделал ему добро и это добро сторицей возвратится. Ну, что? Припомнил?

— Я — Спаситель Мира, я — Спаситель Мира… — без остановки тянул шагавший впереди Гойт Ловлих.

Ленлин не отвечал. Из-за колодки и ошейника ему было тяжело повернуть голову к спутнице, он и не оборачивался, чтобы не отвечать. Красильщик подозвал Плесень и негромко объявил:

— Ты, дева, слушай меня. Я старику сказал, что зря он вас велел хватать, потому что ты его знаешь, ну и вообще… и парень этот белобрысый — болтун…

— Точно, я молчать не стану, всем расскажу, как вы нас… ой!

Руки Элины были прикручены к колодке, но ногой она сумела ловко пнуть говорливого барда.

— Заткнись, дурень. — Потом обернулась к солдатам: — Мы никому не скажем, если отпустите.

— Вот и славно, — закивал Плесень.

А Красильщик вынул нож и разрезал веревку, которой колодки крепились к ошейнику. Потом разомкнул замок и негромко сказал:

— Давайте в сторонку, только тихо, чтобы прочий товар не тревожить! Спустимся в овражек, там я с вас колодки сниму.

Солдаты тычками направили Ленлина и девушку к спуску в овраг, идти по рыхлой осыпи было неудобно, все спотыкались, и Элина, улучив момент, оттолкнула Плесень и поскакала по склону, проваливаясь и обрушивая пласты глинистой почвы. На бегу она орала:

— Ленлин, беги! Спасайся!

Поэт не успел сообразить, а Плесень, сбитый с ног девушкой, ухватил его за ноги и повалил на себя. Ленлин, совершенно нечаянно угодил головой по руке Плесени, которую вчера цапнул Май. Солдат взвыл от боли, отпихнул поэта и заворочался в грязи, вытаскивая тесак. Тем временем Элина уже почти достигла края осыпи, за ней, надсадно дыша, карабкался Красильщик, но солдату мешала земля, сброшенная под откос беглянкой. Над краем оврага возник Ойрик — он примчался на крики девушки. Глаза старика были совершенно безумные, он взмахнул тяжелой тростью, Элина зажмурилась, ожидая удара в голову, закрыться связанными руками она не могла, мешала тяжелая колодка… мимо прошуршали комья земли, что-то сползло с края оврага…

Внизу, на дне оврага, дико завыл Плесень… крик оборвался…

Элина открыла глаза. Перед ней лежал оглушенный Ойрик, а Корди над обрывом не было — он уже дрался с Красильщиком ниже по склону. Еще ниже невесть откуда появившийся Май в облике волка, но обвитый заплечными ремнями, на которых висел мешок с книгой, терзал горло поверженного солдата. Ленлин уже сел. Вопреки обыкновению, поэт помалкивал. Элина ударила ногой неподвижного Ойрика — раз, другой… в груди закипела жаркая волна:

— На тебе! Вот! Вот! Получай!

Корди с хрустом свернул Красильщику шею и прыгнул к Элине, схватил за плечи, больно сжал, рванул… Элина снова зажмурилась… стиснувшие ее пальцы разжались — медленно… медленно…

— Н-не злись… пожал-луйста… — с усилием, слегка заикаясь, выговорил Корди. — Мн-не трудн-но сд-держаться… когда ты зл-лишься.

Потом он оправился и, двигаясь уже спокойно, вытащил нож, перерезал веревки. Протянул клинок девушке и коротко велел: