Вадим Шакун - Пятьдесят девственниц

— Увы, — вздохнул тот. — Брат наш вчера принял девицу за женщину, лишил ее девства, а посему не будет его среди нас уже никогда.

— В каком это смысле? — изумился я.

— Как, не знаешь ты разве обычаев нашей страны? — не менее меня удивился наставник. — Девица всегда обязана умертвить того, кто лишил ее девства, иначе она навек опозорена и лучше бы ей покончить с собой. Тому же, кто порвал ей плеву, она должна отрезать голову и прорывающий плеву орган со всем, что под ним висит, а потом отнести свои трофеи в храм Богини-матери. Лишь только после этого она считается совершенно взрослой.

— Неужто у вас процветает столь ужасный обычай? — ужаснулся я.

— Ах, чужестранец, — вздохнул мудрый старец. — У меня прекрасная любящая жена, которую, благодаря Богине, получил я не девственницей и она родила мне две милых дочурки. Но, с тех пор, как старшей из них исполнилось двенадцать, я весьма и весьма опасаюсь пребывать в их обществе.

— О, Боги! Так вот чего ваши девы ищут на землях северных кочевников! — догадался я. — О, ужас, ужас! А я-то клятвенно пообещал…

Тут я быстренько помчался в дом Ноэмы, чтобы скорее рассказать Глазкам, какая неприятность мне грозит. Но с моими спутниками уже пребывала сама хозяйка дома, которая весьма недвусмысленно потребовала от меня исполнения клятвы.

Со всем разумением я пытался объяснить особе этой, что клянясь не знал еще всех последствий, кои клятва сия за собой повлечет, но тщетно — Ноэма пришла в ужаснейшее раздражение.

— Как, подлая низкая тварь, ты отказываешься от собственной клятвы? — возопила она. — И что, ты хочешь, чтобы дочь моя и далее оставалась девственной, покуда не выловим мы вместо тебя какого-нибудь пропахшего жиром дикаря? Так не бывать этому! Ты поклялся мне, верховной жрице, а значит оскорбил Богиню!

— Ах, оставь нас в покое, — попросил я, с неудовольствием заметив, как беспрестанно хватается она за рукоятку своего длинного меча. — Мало тебе, что вы уже всех кочевников извели? Я же сделал вам доброе дело, привез эту несчастную Скрижаль. Отпусти нас живыми хоть за это.

— Ну, нет, — ответствовала Ноэма. — Своей лживой клятвой ты оскорбил и меня, и Богиню. Поэтому, рассудит нас лишь поединок пред ее ликом. Радуйся хоть тому, что ты будешь единственным мужчиной, который его узрит. Правда, недолго, ибо убью я тебя быстро.

Тут же появились со всех сторон нагие женщины с мечами и под этим вооруженным конвоем были мы доставлены в храм.

Не буду описывать ужаснейшее и громаднейшее изваяние Богини-матери, пред коим всем нам пришлось предстать.

— Отпусти ты нас, достойная Ноэма, — жалостливым голосом сделал я последнюю попытку задобрить верховную жрицу.

В храме, меж тем, собралась уже масса вооруженных мечами женщин.

— Сестры эльфийки! — обратилась к ним Ноэма. — Этот недостойный маг клялся лишить девственности мою единственную дочь. Теперь же он пытается увильнуть от обещанного!

— Убей его! Убей! — выхватив из ножен мечи, начали размахивать ими женщины.

Напрасно пытался объяснить я, что, давая свою клятву, не знал я, в чем именно клянусь, а посему не имеет оная силы.

— Убей! — еще громче взревела толпа.

— Пусть справедливость будет восстановлена поединком! — громко объявила Ноэма, потом сбросила плащ и расстегнула пояс. Меч ее со звоном упал на пол.

— Принесите же единственное оружие, которое может вершить правосудие Богини! — приказала верховная жрица.

Две нагих эльфийки, преклонив колени, подползли к статуе грудастой, сидящей широко расставив ноги, Богини-матери и взяв длинный атласный футляр преподнесли его Ноэме.

— Ты — единый меч, достойный служить Богине! — еще громче, чем прежде объявила та. — Пусть свершится правосудие!

Нет, ничего не понимаю я в оружии, но, увидев меч, оказавшийся в руках прекрасной этой женщины, понял только одно — уж, если суждено мне умереть от меча, так только от этого. Наш с Гелл, пошедший гулять по свету, ребенок, наш Девственник, самое прекрасное оружие из всех, какие я когда-либо видел, лег рукояткой своей в ее ладонь, как будто создан-то был для единственного этого мига.

— Ноэма, ведь он прекрасен, — не в силах оторвать взора от сверкающего лезвия сказал я. — Неужели ты запачкаешь его кровью?

— Глупец! — усмехнулась она. — Меч, обагренный кровью, во много раз милее взору любого воина, чем оружие незапятнанное. Окровавленным, меч этот станет, во истину совершенным. Что ж, лживый маг, твоя магия — против моего меча!