Тарас Асачёв - Темная сторона. Воздаяние

Я выставил руку в сторону и почувствовал боль в своих пальцах. Секундой спустя, часть стены и дверного косяка взорвалась всплеском каменной крошки и деревянных щепок. Женщина завизжала от такого дела, но я был глух ко всем звукам. Рон, брат ты мой ненавистный, враг ты мой ненаглядный. Я помогу, я отдам долг, я же добрый. Монах почувствовал неладное или заметил темные силы рядом с собой и стал мычать и крутить руками вслепую. Кусок хлеба, что жевал Рон до этого, откатился от него по грязному полу. Я вскинул косу и развернул ее лезвием вверх. В руку вцепилась та девушка и попыталась помешать мне, глупая, я же помочь хочу. Не глядя, скидываю ее и отпихиваю в сторону. А сам делаю шаг и бью монаха в грудь набалдашником косы. Череп на ее основании открыл свою пасть, глаза его засветились зеленым дымящимся светом, а потом он стал всасывать силу…. Чистую силу тьмы и света. Для косы нет разницы в цвете, цвет он для нас, для сметных. Рон стал орать как резанный. Потерпи друг, я знаю, как это больно. Но я могу только так.

Паутина проклятий стала отлипать от света внутри слабого тела, хватая с собой ее частицы, словно душу рвали бедному Рону. Центр темной кляксы начал вытягиваться и исчезать в черном черепе из дерева Смерти. Монах кричал, девушка вновь кинулась на меня, но я опять откинул ее в сторону. Тело Рона постепенно менялось, кожа приобретала нормальный цвет, рассосались жировые пучки на худых руках, мышцы стали наливаться и разглаживаться, лицо монаха из вялого и бледного стало преобразовываться, появились щеки, что начали дрожать в такт сотрясания монаха, а затем глаза словно вспыхнули на миг ярким светом. Я деактивировал косу и отдернул ее в сторону. Стало заметно светлее, как в помещении, так и в теле святого человечка.

Рон дышал тяжело, но уверенно. Его внутренний свет был столь слаб, что едва угадывался. Один удар сердца, второй. Свет моргнул и начал расти. Минутой спустя свет Рона практически достиг своего раннего совершенства. А затем в его руках появился трезубец, а глаза разом открылись. Не, ну что за день то такой….

Рон предсказуемо вскочил с пола и выставил свое оружие перед собой. Что мне оставалось делать, я тоже поднял косу, выставил левую руку вперед и поманил его к себе.

— Мерзкое отродье… — зашипел монах. — Гори в аду!!!

И в этом раунде добро бьет первым. Мы сцепились в нашей обоюдной схватке, коса и трезубец. Звон святого и проклятого оружия заполнял помещение разрушенной часовни. А кстати, почему мое оружие материально, а у Рона нет? Его оружие удобнее, его не потерять, оно легко хранится и отлично работает, плюс оно сопротивляется проклятому клинку. Все лучшее светлым. Даже обидно. А доля темных — терпеть этот беспредел. С этими мыслями я пропустил весомый удар в правый глаз и отскочил к стене. Так дело не пойдет, в прошлый раз нас разняли, а теперь надеяться надо только на себя. Я крутанул косу перед собой, не подпуская боевого паладина к себе.

— Знакома ли тебе, святой воин фраза — хлеб уронил, что мать ударил. — сказал я и увернулся от точного тычка трезубцем, благо всё-таки увернулся.

— Ты мне зубы не заговаривай Темный! — Рон вскинул свой трезубец и стал призывать в него свет. Учится мой светлый друг, может зря я его на ноги поднял? Может это не Рон уже. Надо проверять.

— Вот разберусь с твоей святой задницей…. Домой пойду, а там блинчики со сметаной и джемом, горячий глинтвейн, шашлычок скворчит на углях и лучок свежий на тарелочке ждет….

Монах расправил плечи, опустил свой трезубец, что истаял в воздухе, и посмотрел на меня очень обиженными глазами.

— Влад. Ну и мразь же ты. Я же голодный как тысяча троллей, а ты вот так… — тихо и без тени агрессии сказал мой друг.

Мы сошлись и обнялись как самые лучшие друзья, кого закаляли драки и лишения, предательства и поддержка. Я похлопал его по спине и, взяв за плечи, посмотрел в его глаза.

— Что случилось?

— Это все от тьмы. Заклинания, что убивают святых и светлых. Им без разницы, на чьей стороне я стою, меня поразили трижды. Как видишь…. Весьма успешно. А… что у тебя с рожей? Болеешь? Не заразный?

— Нет, наверно. Ничего. Эх, враг мой сердечный. Пошли в гарнизон, я сам приготовлю тебе покушать. А лицо, это мелочь, не обращай внимания. Кушал плохо последние двадцать лет. — мы снова обнялись. — Только тебя отмыть сначала надо, воняешь ты как помойное ведро….

Мы вышли из часовни втроем, девушка все-таки неплохо приложилась об камень, но Рон ее с успехом вылечил. За забором каменного строения было столько народа, что даже смешно. Пришли посмотреть и поболеть за меня? Не верю. Сто процентов ставили «против». Густав стоял около большого и волосатого Болика и вроде даже переживал. Фигушки всем, я живее всех живых! Рон вышел последним, и вот он собрал сливки с этого собрания, многие даже охнули от его могучего вида. Болик не сдержался первый и, перемахнув через заборчик, подлетел к нам.