Руслан Мельников: Князь-волхв

Речь держал глава татарского посольства Бельгутай. Многоопытный нойон из знатного мунгитского рода, низкорослый, крепкий и кряжистый степняк с обветренным лицом и непроницаемыми раскосыми глазами говорил неторопливо, взвешивая на невидимых весах каждое слово. Однако не избегая при этом опасных слов. На шее посла висела золотая пайцза великого хана, оберегавшая жизнь Бельгутая лучше тумена отборных тургаудов. Но только не в этих землях. В этих землях охранная пайцза теряла свою силу.

— … достойнейшему Феодорлиху из славного рода Гугенов.

Ищерский дружинник Тимофей владел языками степняков и латинян в совершенстве, а потому и был поставлен при посольстве толмачом. Усердно, с торжественно-серьезным видом он переводил на немецкий сказанное Бельгутаем. Переводил, усмехаясь про себя.

«Сердечный… искренние… возлюбленному… достойнейшему… славного…» — все эти словеса были не более чем дипломатическим лукавством. Истинная же суть витиеватой речи Бельгутая заключалась в другом: великий хан устами своего посла называет могущественного европейского монарха, императора необъятной Германо-Римской империи Феодорлиха II Гугена, не братом-ровней, а сыном и тем самым ставит латинянского правителя в подчиненное положение. Бельгутай упрямо подчеркивал это раз за разом, не страшась императорского гнева.

— … Великий хан заверяет горячо любимого сына в дружественности своих намерений, — продолжал Бельгутай. — Но великий хан выражает недоумение и глубочайшее сожаление по поводу вторжения германских рыцарей в северные урусские земли и захвата не принадлежащих немцам городов: Юрьев, Копорье, Изборск, Псков, Новгород…

Бельгутай перечислял.

Тимофей добросовестно повторял названия павших градов.

Феодорлих слушал. Молча. Пока — молча.

Аудиенция, против ожидания, проходила не в неприступной швабской крепости — родовом Вебелингском замке Гугенов, куда, собственно, и направлялся Бельгутай, а на изрядном отдалении от императорской цитадели — в баварских землях. Сюда, к берегам Дуная, со всех концов Европы сейчас стягивалось несметное разногербовое воинство. Здесь же расположилась временная ставка Феодорлиха.

Почему германо-римский император пожелал встречать послов на полпути к своему замку, было не совсем понятно. То ли Феодорлих не доверял чужакам, которые могли высмотреть для татарской конницы удобные подходы к крепости. То ли император стремился продемонстрировать силу стекающейся под его знамена рати. А может быть, имелись и иные соображения. Так или иначе, но ханское посольство препроводили от восточных границ империи в этот необъятный воинский стан.

Шатер Феодорлиха высился в самом центре лагеря. Тяжелый полог, расшитый золотом и удерживаемый толстыми подпорками-бревнами, поражал своими размерами. Просторный, как горница в княжеских хоромах, императорский походный шатер вмещал в себя и пышно разодетую свиту, и знатных рыцарей, и многочисленную вооруженную стражу, внимательно следившую за каждым движением послов.

— Как должно быть известно мудрейшему императорскому величеству, урусы являются добрыми соседями и союзниками великого хана. — Речь посла текла, как вода из неиссякаемого источника. — Более того, их земли входят в Дужучи-улус, а их коназы исправно платят хану дань и, следовательно, могут рассчитывать на военную помощь и защиту с его стороны. По этой причине посягательства германских рыцарей на северные земли беспокоят великого хана и вызывают с его стороны озабоченность не вполне понятными поступками возлюбленного сына-императора…

«Возлюбленный сын-император» — долговязый, крепкий и жилистый тевтон средних лет — восседал на высоком походном троне с резной спинкой подобно неживому истукану. Все пространство позади трона закрывала плотная занавеска — видимо, за ней располагалась опочивальня. А может быть, пряталась дополнительная стража.

Феодорлих не шевелился. С плеч императора ровными и прямыми — словно вырубленными зубилом каменотеса — складками ниспадала тяжелая мантия, обшитая мехом горностая. На голове Феодорлиха сверкала драгоценными каменьями массивная золотая корона, похожая на круглую зубчатую башню. Крупные самоцветы, вмурованные в желтый металл, особо подчеркивали рыжеватый оттенок длинных ухоженных волос. Сильные руки свободно и расслабленно возлежали на широких подлокотниках, украшенных оскаленными львиными мордами. Феодорлих смотрел поверх голов. Император, казалось, был сейчас несказанно далек от всего происходящего у подножия трона. Глаза его будто и не видели ханских послов.