Array Array - Мастер сновидений

— Теперь третье, раскрой не только глаза, но и уши. Сейчас начнется, и залают, и завоют, и ногами застучат. Ни с кем, ни о чем не говори и не спорь, действуй по неписанным правилам тайной стражи: поменьше говорить, побольше слушать. Сейчас я велю обслуге перенести Шайми в дом, устроите ее там с Лакене как надо.

— Мы лучше сами, не надо никого, от них один шум.

— И то верно, — согласился Тадиринг, — Прости, мне надо подготовится к докладу сейну Калларингу, он и сейне сейчас уже прибудут. И самое трудное для меня сейчас, удержаться в рамках устава, хотя бы в выражениях.

Мы с Лаки устрили Шайми в одной из гостевых комнат, на кровати с белым кисейным балдахином, так удобней принимать магов–целителей. Я распрощался с Лаки и поспешил уйти, помочь я уже ничем не мог, а смотреть на родителей Шайми у меня не хватило сил.

По дороге до своего пустующего жилища, встретил Рора, Лора и Сора. Они затащили меня в трактир, хотя Сору, да и нам всем тоже, было рано посещать такие заведения. Галдели–болтали, ржали над любым пустяком в три луженые глотки, пытались рассмешить и меня, но безуспешно. «А ни один ли демон… трех гварричей мне в глотку! Пошло оно все к Гаарху! " — прозвенело в голове, и я первый раз в жизни надрался до отключки.

На следующее утро я просыпался постепенно. Даже сегодня я с ужасом вспоминаю тот грохот, свист, завывание в моей голове, что могли спокойно заглушить площадной оркестр. Это была моя первая членораздельная мысль в голове. На лоб мне упала капля, даже не капля, а каплища и леденючая. Пришлось открывать глаза и попытаться навести резкость на окружающую обстановку. Какое счастье! Слава Пресветлой богине, я был у себя дома. Не в своей кровати конечно, а на обтрепанном диванчике в так называемой гостиной. И даже шкурой какой–то укрыт, и на нее падали капли дождя с протекающей крыши, вот еще напасть. Над домом бушевала гроза. Как замечательно, что это ее шум, ее громы и молнии, а не шумы производимые собственными мозгами.

Однако, хватит валяться. Я поймал еще три–четыре капли и умылся ими, не спуская ног на пол, потом обнаружил, что обуваться не надо, так как я и не разувался. Вот пример, когда разгильдяйство может приносить пользу. Жестокий сушняк, подери его Гаарх! Я поднялся, чуть не повалился обратно на диван, пол качался, перед глазами все плыло. Кое–как дошел до кухонного угла. На столике стояла большая чашка, в этом факте не было бы ничего удивительного, но это была не моя чашка, совершенно посторонняя, я сам мог только расколотить, но эта откуда взялась? В ней был настой утреницы, мелкой кисловатой ягодки, с дикой мятой. И кто же это такой заботливый? Просто спасительное орошение для пустыни моего языка. Даже сейчас, воспоминая те дни, мне вспомнился этот чудесный кисловато–мятный вкус.

Часовые механизмы давно стояли, я и не помнил, когда последний раз заряжал их плетение, на улице не было ни души, кто же высунется из–под крыши в такую погоду. Я так и был в рубахе без рукава, скинув ее, поискал другую, она не стала долго прятаться и сама попалась в руки. И высовываться из дома не было необходимости, чтобы оценить знаменитый каравачский ливень. Я посмотрел по сторонам, схватил уже изрядно намокшую шкуру, пнул диванчик со всей молодецкой дури, (диванчик и сам был рад убраться из–под осенней капели, но так–то зачем?) и выскочил из дверей даже не заперев их. Да, у меня такая привычка, НЕ запирать, воровать у меня все равно нечего, а если кто–то зайдет, так заходите добрые люди, располагайтесь, вместе веселей.

Дождь стоял стеной, прикрывая голову и спину шкурой, до дома Дьо–Магро я шел почти на ощупь, наугад по памяти. На противоположной стороне улицы в сполохе молнии углядел еле различимую серую фигуру, вообще–то никому выходить в такой дождь законом не запрещено. Но когда я коснулся двери ограды между лопаток, будто шип вонзился. Что еще такое? Я обернулся, никого и ничего не было и серой фигуры тоже, только дождь, дождь, дождь. Это на всем континенте дождь, или только нам в Караваче так повезло? Интересно, а Лаки меня ждет, или не надеется в такую грозу.

Она ждала, стояла на парадной галерее между портретами своих родителей, готова была сбежать ко мне навстречу по одной из полукруглых лестниц, но никак не могла решить — по какой. А я стоял у двери мокрый до мозга костей. «Щас! " — и я нырнул под правую лестницу, там была дверца в каморку, где обслуга держала тряпки, метлы, ведра, швабры и прочий свой инструмент, швырнул шкуру в угол, быстро скинул рубаху, выжал ее над половым ведром. И постиралась заодно. Так, теперь штаны, не хотелось ужасно, но не оставлять же после себя лужи в доме у Лаки, выжимал пока не затрещали швы. Штаны получились измятые, как отжатый сахарный тростник. «Весь в складочку, и в прилипочку… жатый–жатый. Может и это когда–нибудь будет в моде? " — подумалось мне. Теперь сапоги, они не просто мокрые, но еще в грязи по самые… Ну и Гаарх с ними! Стащил сапоги и повесил их вверх подошвами на торчащие палки, пусть сохнут. Попробовать колдануть что–ли? Но бытового заклинания на просушку сапог еще никто не придумал. А зря, можно было бы заказать партеечку и продавать здесь по сходной цене. На мое счастье в каморке были чьи–то то–ли сандали, то–ли еще что–то, видимо обувка садовника — тут не до капризов. Таким я и вылез из–под лестницы под взоры Лаки, да еще замотал головой как искупавшийся илларь, распуская брызги, она хихикнула, прикрыв рот ладонью от такого зрелища, в другой день она бы заливалась смехом до упаду. Мы прошмыгнули к ней комнату, стараясь, чтоб нас никто не заметил. Высокое эркерное окно выходило в сторону бескрайних лесов, ленты реки, вздрагивающей от раскатов грома, над ней виднелась ротонда, где оборвалась, как потом выяснилось, наша прежняя жизнь.