Array Array - Мастер сновидений

— Я уж не думала, что придешь, — сказала она, провожая пальцами струи дождя по своей стороне стекла. — Скрылось наше солнышко.

Солнце действительно, как будто не хотело светить без Шайми. Лаки рассказывала и рассказывала: кто приезжал, чего говорили, кто приедет завтра и послезавтра, что маги–лекари и травники записались еще на целую неделю вперед. Что мама не отходит от Шайми, а ей, Лаки, надо подменять маму хотя бы на краткий сон, а папа хоть и не спал ночь, все равно целый день на службе, будь она неладна. Что асса Тадирингу удалось на время разбудить Шайми, но лучше от этого не стало, ее мучают боли, и лекари назначили настой сонных трав, пусть уж лучше спит, чем так.

— Одри, я боюсь, она становится прозрачной даже, глаза теряют цвет. — Лаки ткнулась мне в грудь и заплакала. Вот говорят про горючие слезы, рубашка на мне была и так сырая, но от ее слез сделалось горячо. Я гладил ее бронзовые кудри, такие что захватывают пальцы в плен, и злился на себя за свое бессилие, никчемность, как считал сам. И все больше понимал ужас ситуации, неужели какая–то рука могла подняться на Шайми, неужели так кто–то мстит сейну Калларингу? Но ведь тогда и Лаки в опасности! Я присмотрелся, как тогда умел, ничего подозрительного, только пара защитных плетений на ее браслете и стеклянном кулончике на цепочке.

Этот кусочек желтого стекла, напоминавший каплю, она нашла у меня в мастерской, где я давно учился варить цветные стекла, сначала как флакончики для снов, потом увлекся и пробовал делать что–то еще. Эта, довольно большая для капель, получилась неравномерного цвета, вся переливами, да еще завела внутри у себя пузыречек воздуха — явный брак. Но она так понравилась Лаки, что пришлось припаивать ушко для цепочки. И что интересно, это стало писком моды в их школе, почти все наши одноклассницы подлизывались тогда ко мне, выпрашивая такую же штучку. Пришлось отрабатывать нежданную популярность. Неужели такая капелька может ее защитить! Я погладил свое произведение: смотри же, маленькая, береги свою хозяйку.

— Знаешь, тебе наверно не стоит выходить из дома, во всяком случае, пока все не выяснится. Пока асса Тадиринг не разберется, что случилось.

— Да, асса Тадиринг… Он такой!…Он может… А эти! — Лаки взглянула в сторону каретной площадки, где выстроилась череда экипажей. — Только щеки надувают. Ты бы тоже так смог, когда выучился бы.

— Меня рано еще нахваливать, мне даже до них, мне еще во! — Я отмерил высоту выше своей головы. — Как до Великих гор. А уж с асса Тадирингом сравнивать… Смеешься надо мной что ли?

— Я даже говорила папе про тебя, про твою учебу. Ведь он может подавать запросы в совет на обучение стражей для городских служб. Ведь ты такой не один, очень многие не могут оплатить обучение, и здесь нечего стыдиться. И не так плоха служба в нашем Караваче. Но сейчас видишь… — она развела руками.

— Ну, о чем ты говоришь! У вас в доме такая беда, а ты обо мне беспокоишься. Выкарабкаюсь как–нибудь, это не первая неприятность в моей жизни. Не переживай из–за меня. Хорошо?

Она подняла голову, и глаза устремились в глаза, ее до боли синие бездонные озерца, как у отца, только у отца с профессиональным прищуром и слегка нависающими темными бровями, а у нее готовые расплескаться и затопить тебя.

— Хорошо, не буду, — прошептала она.

— Понимаешь, я завтра наверно не смогу прийти. Смех смехом, но у меня дома крыша протекла, надо что–то делать, а то дожди меня затопят.

— Да–да, конечно.

— Но ты мне пришли посыльного с запиской. И обещай, что будешь выполнять все, что скажет асса Тадиринг.

— Обещаю.

Я зашел к своим сиротливо висевшим сапогам, натянул их. В них чавкала сырость — «Так скоро лягушки заведутся». Шкуру вовсе не стал поднимать — что в ней толку? Надо было уже пошевеливаться, потому что каравачский ливень в темноте то еще приключение, не хватало в канал слететь со скользкой, промокшей донельзя дороги. Лаки стояла там же, где и встречала его, между портретами своих родителей, я тогда заметил, что она стоит, также слегка наклонив голову, как и ее мать на портрете. Когда выходил из двери ограды, показалось, что на противоположной стороне опять кто–то стоит, но сколько я ни всматривался в дождливый сумрак ничего не мог разобрать.

Всю ночь и весь следующий день я боролся с потопом у себя дома. Лаки прислала посыльного, как и обещала, тот хотел сразу убежать, как отдал послание, но я усадил его и заставил ждать, пока не будет готов подробный ответ. Только на следующую ночь я отсыпался в сухости и тепле, в уголке на кухне просыхали мои многострадальные сапоги, сквозь сон мне показалось, что где–то между лопатками вроде комар кусает. «Откуда комары в это время, да еще у меня под одеялом» — отогнал я от себя нудное беспокойство, и окунулся в свой любимый поток — поток грез и сновидений. Ливень терзал Каравач полмесяца, уж за какие грехи — непонятно. Когда дела и учеба позволяли, я заходил к Лаки, она присылала гонца почти каждый день, все было одно и тоже. Однажды, мы вместе зашли к Шайми, я боялся на взглянуть на девочку. Она спала за кисейной занавесью, и казалось, что там лежит восковая кукла. Я встретился взглядом с сейне Дайо, и понял, чего так боялся, насколько потемнело и осунулось лицо прекраснейшей из женщин Каравача, из всех женщин, которых он видел в своей жизни.