Константин Ветошко - Три грани рока

Горцы, прибывшие сюда мстить за убитого вождя, оказались настороже. Один из них, не успевая достать оружие, кинулся на хозяев. Он сумел перехватить руку с кинжалом и с силой ударить головой в лицо противнику, но тут удача изменила горцу, и другой нападавший ловко вонзил свой клинок ему под ребра.

Однако этой небольшой заминки хватило, чтобы остальные чужаки успели выхватить оружие. Тот самый варвар, что смотрел на Келя с фанатичной ненавистью, с яростным рыком бросился на нападавших. Его встретили умелым ударом, прочертившим кровавую полосу на груди, но варвар, не обращая внимания на рану, с воплем вонзил свой кинжал в горло противника и тут же отлетел, отброшенный метким ударом ноги в живот.

Из-за спины опрокинутого товарища ужом вывернулся худощавый горец; его кинжал по самую рукоять входит в живот яростно взревевшего дикаря, но тот в последнем усилии проламывает череп своего убийцы страшным ударом золоченого противовеса кинжала.

Вот еще один из хозяев, удачно угодив коленом в лицо кинувшемуся в ноги фанатику, широко размахивается шестопером, но и сам сгибается от сильного удара ногой в пах, а потом получает сразу несколько глубоких ран в беззащитную спину и со стоном падает на пол, обливаясь кровью.

Последний из горцев местного племени успевает откуда-то достать топор и с яростным воплем кидается на врага. Его противники спешно отпрыгивают подальше от сверкающего полукруга лезвия, но один из варваров спотыкается о еще бьющееся в агонии тело. Эта секундная заминка стоила ему жизни — зазубренное лезвие топора глубоко врубилось в ключицу заверещавшего дикаря. Выдернуть из падающего тела и вновь поднять оружие горец уже не успел — двое варваров крякнув от натуги, обрушили на него тяжелую деревянную лавку, а потом упавшему и оглушенному противнику перерезали горло.

Пока его люди в отчаянной схватке старались подороже продать свою жизнь, вождь племени, рассудив, что ничем им не поможет, попытался скрыться. Когда-то он был неплохим бойцом, но даже во времена своей молодости всегда находился за спиной могучего брата. Этот великий воин был известен далеко за пределами племени, но был слишком простоват и бесхитростен. Зато его брату изворотливости и властолюбия хватало на двоих. Со временем он сумел, опираясь на поддержку родни и не стесняясь самых подлых методов, подмять под себя и возглавить племя. Но его могучий брат пал в схватке с проклятыми имперцами, и теперь некому было загородить перехитрившего самого себя горца от опасности.

Воспользовавшись суматохой, вождь, возможно, и сумел бы скрыться, но откатившийся в угол Кель имел свое мнение на этот счет. Извернувшись всем телом, он подсек ноги горцу и даже умудрился несколько раз сильно приложиться ему по голове. Этой заминки хватило, чтобы с местными варварами расправились, и на беспомощно распростершегося рядом с выходом главу племени вновь обратили внимание.

Седовласый горец подскочил к пытающемуся встать вождю и ударом ноги опрокинул его назад на пол. А потом к нему подбежал тот самый варвар, чей фанатичный блеск в глазах изрядно напугал Келя. С яростным воплем дикарь стал ожесточенно рубить вождя топором, заставив императорского солдата откатиться подальше, спасаясь от обильных брызг крови, летящих во все стороны. Впрочем, при этом он задел лужу, натекшую из-под другого еще дергающегося в агонии тела, и все равно весь перемазался.

Не обращая внимания на участь вождя, седовласый горец шагнул к двери, но она уже распахивалась ему на встречу. В дом заглянул один из воинов племени, встревоженный криками. Увидев царящей в комнате разгром, варвар в испуге отшатнулся, но старик оказался быстрее и воткнул свой кинжал ему в сердце. Не давая телу упасть, он толкнул его перед собой, сбивая с ног еще одного из местных горцев, и во всю мощь что-то прокричал на своем гортанном наречии. Ответом ему стали яростные вопли прибывших воинов и испуганные голоса хозяев. Следом за седовласым горцем, держа оружие наготове, покинули дом и остальные выжившие варвары.

Снаружи доносились жуткие вопли, но Кель ни на секунду не посочувствовал обитателям селения. Он извиваясь пополз к одному из убитых горцев, до сих пор в последнем усилии мертвой хваткой сжимавшему кинжал. Каждое движение давалось с трудом, замлевшее тело не хотело слушаться, но юноша, стиснув зубы, упорно приближался к цели. Он еще сильнее перепачкался в крови, обильно растекшейся по полу, но наконец дополз до мертвого горца, и, повернувшись к нему спиной, попытался нащупать кинжал. Почти сразу клинок глубоко рассек ему кисть, но Кель, не обращая внимания на боль, начал тереть веревки, связывающие руки, о лезвие.