Олег Яковлев - Там, где фальшивые лица

Рука схватила лежащий на столе кинжал. Прямое лезвие блеснуло в свете очага, леди Изабелла заплакала и сжалась в кресле, будто неоперившийся птенец на пронизывающем ветру. Она обняла оружие, словно младенца, и прижала его ледяной клинок к груди. Плащ с оторочкой лисьего меха, помнящий еще тепло его тела, оказался у нее в руках, она зарылась носом в мягкую ткань, заливая ее слезами. Вот оно, счастье… вот она, любовь… Любовь до смерти…

«Возьми меч. Бери его, дурак, – в голове откуда ни возьмись объявились безжалостные, как удар в лицо, мысли. – Не умирай на земле – умирай с ним в руке, в бою…»

Ильдиар де Нот вновь перевернулся, встал на четвереньки и медленно пополз. Пальцы загребали грязь, плащ весь сжался, будто слипшись в страхе. Вода из луж уже давно проникла под латы, но ему было все равно – холода он даже не чувствовал.

– Куда же ты? – издевался где-то за спиной барон. – От смерти не уйти! А-а, хочешь взять меч и умереть как герой? Ну, давай. Только никто здесь не поможет тебе встать, собака!

Ильдиар полз за оружием. Полз, невзирая ни на что, оставляя за собой широкий след в грязи. И это золоченый феникс, как его любил называть в детстве старик Тиан? Нет, это жалкий человечишка, в душе которого умирает бессмертная пламенная птица…

Паладин наконец подобрался к своему мечу, наполовину утонувшему в грязной луже на самом краю ристалища, толпа отшатнулась от вставшего на четвереньки рыцаря, словно от прокаженного. Пусть их. Ильдиар схватился за рукоять и, прижав клинок к груди, распростерся на земле. Бансрот побери их всех: и барона, и толпу. Наплевать на то, что они там кричат, нет дела до того, что эти мерзавцы брызжут слюной от злобы, и глумиться могут, сколько им влезет, – неважно. Но у кого-то внутри его еще были силы сражаться. И этот кто-то, слишком упрямый для того, чтобы просто взять и умереть, имел свое мнение по этому поводу:

«Да встань же ты, глупец! Дерись! Умри, но встань! Неужели ты хочешь, чтобы потом люди помнили, как ты, словно падаль, обглоданная крысами, в последние мгновения своей жизни лежал в грязи?»

– Да, ты, несомненно, прав… – прохрипел Ильдиар, отвечая сам себе. Он воткнул меч в землю и, опираясь на него, попытался подняться, подтянув тело, но ноги не удержали, и он снова упал в грязь. Толпа разразилась хохотом.

Внезапно от стоявшей в каких-то десяти футах людской стены отделилась высокая фигура. Незнакомец подошел к распростертому графу. Нет, этого просто не может быть! Неужели сочувствующий, или жестокая иллюзия, вызванная к жизни уже начинающим гаснуть разумом? А может, всего-навсего один из этих мерзавцев вышел, чтобы пнуть его сапогом? Ради еще большего смеха. Или же все-таки еще не весь народ прочерствел и покрылся гнилью, как булка старого хлеба? Сэр Джеймс не посмел бы нарушить приказ и помочь ему, это был явно не он…

Незнакомец склонился над лежащим в грязи рыцарем, подал руку. По толпе пронесся удивленный возглас. Пораженный барон застыл в двадцати шагах.

Поверженный граф поднял взгляд: это был стройный, худощавый человек, закутанный в темно-зеленый плащ. Из-за глубокого капюшона нельзя было различить лицо незнакомца.

Граф де Нот ухватился за его руку, оказавшуюся такой сильной, точно она была выкована из стали, и неведомый добродетель рывком поднял паладина на ноги.

– Дерись, человек, она в безопасности, – тихо произнес незнакомец, и в этом голосе Ильдиару почудились смутно знакомые нотки. Только тут граф понял, кто этот чужак, единственный из всего Гортена подавший ему руку помощи. Он вспомнил этот голос…

На мгновение в памяти встали ровные ряды тяжелой конницы под черным стягом с изображением алчно раскрывающего пасть серебристого дракона. Волнистые парные клинки воителей были подняты, готовясь собрать смертельные всходы, смолистые плюмажи на высоких шлемах вились на ветру, а багровые лучи заходящего солнца блестели на рельефных латах. В самом центре первого ряда всадников двигался он, с обнаженным мечом вороненой стали в руке, его длинные черные волосы трепал холодный ветер. Ледяные глаза выражали абсолютную ненависть, поджатые губы не сулили пощады, а еще… у него были шрамы. Пять ужасных полос, проходящих через все лицо. Он неистово рвался вперед, растаптывая нежить копытами своего коня, а черный меч оставлял за собой едва различимый в воздухе след. Всадник несся вперед, туда, где в полном окружении бились последние выжившие рыцари с паладином в белом облачении во главе. «Держись, человек!» – разнесся тогда крик над бранным полем, и, сметая поганую нежить, эльфы наконец прорвались к стенам Восточного Дайкана. Ильдиар вспомнил его.