Марго Ланаган - Рой

Келси пожала плечами. Религия ее не волновала, главное, чтобы люди были счастливы. Иногда она даже приходила к церкви постоять снаружи, пока шла служба, ей нравился спокойный ровный поток радости, окружавший здание. И сама идея братства ей нравилась. Ей это было нужно.

– Но если хочешь, можем пойти еще куда-нибудь, – начал было Фигг, но Келси прервала его:

– Нет, все отлично.

Фигг обнял ее за плечи, и они спустились в подвал.

Она с облегчением увидела, что группа была небольшая, всего пара десятков человек. Трое из них стояли возле старомодного большого кофейника, разливая горько пахнущий напиток в бумажные стаканчики. Остальные сидели на складных стульях лицом к маленькой сцене.

Здесь не было ни крестов, ни алтаря. Пол был цементный, а грубо оштукатуренные стены выглядели, словно самый простой школьный класс. К тому же внутри было холодно. У них что, вообще здесь отопления нет?

Но толпа была настроена доброжелательно и уверенно, и Келси уцепилась за эти чувства.

Внезапно она встретилась глазами с высоким мужчиной с длинными черными волосами, убранными в хвостик.

– Добро пожаловать, – сказал незнакомец, направляясь к Келси. – Меня зовут Харольд. А вы, должно быть, Келси – приятельница Фигга?

Она кивнула:

– Да. Но, если не возражаете, я бы не хотела выступать или рассказывать о себе.

– Ничего страшного, у нас сегодня открытое собрание, приглашаются все желающие, – ответил Харольд. У него были красивые голубые глаза и теплое рукопожатие. – Усаживайтесь, мы вас подождем.

Келси ощутила, как ее благодарность заполняет комнату, и улыбка Харольда стала еще шире:

– Там рядом с кофе есть печенье с шоколадной крошкой.

– Спасибо.

Келси прихватила пару печений и уселась рядом с Фиггом во втором ряду. Тяжесть в ее груди начала потихоньку ослабевать. Она чувствовала терпение, настойчивую волю и осторожный оптимизм окружающих ее людей. Именно это ей было сейчас нужно. Она пару раз глубоко вдохнула.

Харольд поднялся на сцену, и Келси ощутила окружающее его уважение всех присутствующих.

– Добрый вечер, – произнес он. – Меня зовут Харольд, и я алкоголик.

– Добрый вечер, Харольд, – хором ответили все в комнате.

– Давайте начнем сегодняшнее собрание группы Анонимных Алкоголиков улицы Вашингтона с молитвы Безмятежности. Помолитесь вместе со мной.

Где-то посередине молитвы Келси тоже стала повторять слова вслед за Харольдом. Хор размеренных слов слегка напоминал пение, и она почувствовала, как завибрировали ее нервы.

Харольд снова заговорил:

– Теперь я хотел бы напомнить всем, что ради безопасности нашей группы у вас не должно быть при себе никаких наркотиков. Если у вас с собой что-либо подобное, оставьте их за пределами этого безопасного места и поскорее возвращайтесь.

Никто не двинулся с места. Харольд одобрительно кивнул.

– Сегодня у нас много народа. Рождество – трудный период для нас, – сказал он, и толпа одобрительно зашумела. – Сегодня мы хотели бы приветствовать новичков, присоединившихся к нам в первый раз. Хочет ли кто-нибудь из них сказать пару слов?

Келси опустила глаза, чувствуя себя так, как будто она солгала этим людям, и с облегчением вздохнула, когда на призыв Харольда отозвалась худая женщина с помятым, усталым лицом хронической алкоголички. Она сказала, что ее зовут Таша, и Келси присоединилась к общему хору приветствий, ощущая вкус коллективного ободрения и заботы, когда вместе со всеми произнесла ее имя.

Сперва Таша говорила неуверенно, но присутствующие внимательно слушали ее, как на свадьбе, когда застенчивый гость пытается сказать речь и все надеются, что у него получится.

По мере ее рассказа людей постепенно охватывала грусть. Родители бросили Ташу в детстве, и она воспитывалась в приемных семьях. Келси по себе знала, каково это, когда приходится постоянно переезжать с места на место. Ее печаль эхом отразилась в комнате, и люди стали тихо, озабоченно переговариваться.

Когда Таша заговорила о своем алкоголизме, печаль толпы достигла пика, но люди взбодрились, когда она принялась рассказывать о своих усилиях избежать болезни. Келси еще не приходилось видеть, чтобы эти две эмоции так быстро переходили одна в другую.

Она позволила своей силе растянуться в стороны настолько широко, что под конец она уже и сама не понимала, где кончалась она сама и где начинались все остальные. Комната и люди в ней стали единым целым, разрозненные острые осколки сложились в целостную форму.