Ольга Михайлова - Оборотни Митрофаньевского погоста

Любомирский рыдал, сулил огромные пожертвования храму, уверял, что ни одна из дочерей не могла покончить собой, запискам же абсолютно не верил.

- Правосудие Божие ошибки не совершит, и этим успокойте себя, елико это возможно, - повторял отец Петр, - Евангельские Писания говорят, что Христос не спасает людей насильно, и души тех, кто не позаботился очистить их при жизни через покаяние и веру во Христа, вряд ли и Господь может очистить, даже если об этом горячо молятся родственники.

Но князь бился головой об стену и заклинал именем Божьим отпеть его несчастных дочерей.

- Как отпевать, если душа перешла в иной мир в настроении, враждебном Церкви? Как можно, молясь за самоубийцу, допустить себя до прикосновения к тому богоборческому настроению, которым душа его была заражена? Как воспринять в свою душу все те хулы и безумные помыслы, коими были полны души самоубийц? Не значит ли это - подвергать свою душу опасности заражения такими настроениями? Обо всем этом должны подумать те, кто упрекает Церковь в немилосердии.

Арсений Вениаминович про себя недоумевал, почему князь-спиритуалист не успокоит себя 'Трактатом о реинтеграции существ в их первоначальных качествах и силах, духовных и божественных' Мартинеса де Паскуалли, а настаивает на православном отпевании?

Но мысли это были праздными. При этом Корвин-Коссаковский в принципе полагал, что девицы все же вовсе не самоубийцы, но жертвы нечистой силы, однако не мог рассказать об этом, тем более убедить священство. Любомирского же подлинно было жаль: он смотрел совсем стариком, сгорбился и ссохся, словно за пару дней прожил десятилетие.

Сам Корвин-Коссаковский раздумывал над совсем другими вещами. Он не знал, как поступить: подождать, пока люди Путилина наведут справки об амулете или сделать это самому? Неожиданно напрягся: мысль, пришедшая ему в голову, ошеломила его простотой и истинностью. Нина перестала бредить и начала поправляться практически с часа смерти Лидии. А почему? Не потому ли, что этот амулет, невесть откуда взявшийся на шее девушки, в это время и слетел с неё? Но раз Нина носила его на шее - кто лучше неё знает, откуда он взялся? Корвин-Коссаковский собирался объехать знакомых ювелиров и уточнить, не знает ли кто из них о безделушке, а между тем - ответ был у него под носом. Костеря себя последними словами за недогадливость и глупость, Арсений, не предупредив и Путилина, выскочил из дома Любомирского и крикнул извозчика. В пролётке вздохнул. Он опаздывал, везде безнадёжно опаздывал, но сейчас ему открывалась единственная возможность узнать, открыть истину. Итак, кто и когда мог дать Нине украшение? От кого она могла доверчиво принять его, не заподозрив дурного? Впрочем, последнее было нелепостью, наивная девица не приучена была подозревать обман. Но если Лидия въявь влюбилась в Сабурова, при этом девицы вовсе не ссорились и не соперничали, не значит ли это, что у Нины был совсем другой кавалер, и именно этот поклонник преподнёс её амулет?

Если так, то это, скорее всего, Александр Критский.

Но минуту спустя Корвин-Коссаковский покачал головой. Нет. Он не ухаживал ни за одной девицей, в гостях сидел за карточным столом, и Нина не подходила к нему. Между тем, Корвин-Коссаковский уже не знал, кого и подозревать. Энгельгардт и Ратиев ухаживали за Анастасией, Грейг - за Елизаветой. За всеми остальными Корвин-Коссаковский наблюдал сам и не заметил ничего подозрительного.

Тут Корвин-Коссаковский обомлел. Он проезжал мимо дома Сабурова и вдруг увидел ... его самого. Аристарх Андреевич стоял у своего экипажа и наблюдал за тем, как лакеи снимали с запяток кареты его саквояжи. Потом пошёл в дом следом за ними. Арсений Вениаминович почувствовал, что задыхается. Он был уверен, что уже никогда не увидит этого инкуба. Как же это? Он крикнул извозчику, прося остановиться. Они уже успели проехать пол квартала.

Корвин-Коссаковский вышел, двигаясь словно в тумане. Зашёл в маленький зал второсортного ресторана, что-то заказал.

Итак, инкуб Клодий вернулся. Надолго ли? Зачем? По логике, ему нечего тут было делать. Знает ли он о Лидии? Куда он ездил и зачем приехал? Корвин-Коссаковский вынул часы, заметив, что за окном уже сгустились сумерки. На часах было шесть вечера. Но чего он ждёт? Арсений поднялся и устремился в дом Сабурова.

В доме Сабурова в бельэтаже горел свет. Корвин-Коссаковский ринулся вверх по лестнице, не обращая внимания на крик лакея, появившегося внизу. Распахнув дверь в зал, Арсений Вениаминович остановился. Сабуров сидел в домашнем халате у камина и читал какое-то письмо, на шум у двери обернулся, увидев Корвин-Коссаковского, встал. Выражение его лица было задумчивым, немного печальным, но, в общем-то, - скучающим.