Андрей Легостаев - Разбитые скрижали

«И я любила вас; и что же?

Что в сердце вашем я нашла?»

Кстати, в этих строках замечательных скрывается сюжет для фантастического романа, ибо в сердце… Однако вернемся к теме нашего сегодняшнего разговора. Да, чувствуется в этой вещи некая архаичность слога; так писать можно было прошлом веке, но никак не в девяностых годах нынешнего. Как будто не было в российской литературе Булгакова, Набокова, меня… «Сказки про белого бычка», наконец… Вы уже собрали конверты? Да, спасибо. Посчитайте, пожалуйста и сообщите нам результат. А потом пошлите родным и близким… А вообще-то, уважаемые коллеги, нам с вами еще расти и расти до такого тонкого умения излагать главную мысль. Ведь все же понятно: «У попа была собака. Он ее любил. Она съела кусок мяса. Он ее… « Ну и далее по тексту. Очень, очень сильно…

Результаты голосования (по 13-бальной системе): 17 копеек на 19 голосовавших. И сторублевая купюра образца 1961 года.

(с) ОБЕРХАМ. Обработка аудиозаписи. 1991 г.

Время и место действия: «Интерпресскон-94», пансионат «ЗАРЯ», номер Николаева, 5 мая, 23.45.

НИКОЛАЕВ: На Волгакон много всяких понаехало. Со всеми не перезнакомишься. Слышал я краем уха, что с японцем хреново говорить — совсем по-английски не тянет, даже «дриньк» без джапанского акцента произнести не может. Но меня это не касается. Сижу у «поросят». По кроватям народ впритык жмется, а стаканов только два. Жду очереди, читаю рукопись. Из-за плеча кто-то спрашивает: «Ну как, инт'ересно?» — «Ничего,» — говорю и поворачиваю голову. Вижу, сидит фэн — может, из Казахстана, может, из Узбекистана, к их акценту я еще в армии привык. А к Боре кто только не приезжает… Тут как раз стаканы подают. «За Бор'иса?» — провозглашает южный. «С незнакомыми не пью! — говорю и представляюсь: — Николаев, Санкт-Петербург». — «Норихиро Ооно, — отвечает тот. — Джапан». Я растерялся, только и выдавил: «Так все же жалуются, что ты отвратительно по-английски говоришь… „ — «Ну, плохо я говор'ю по-английски…“ — развел руками японец.

БЕРЕЖНОЙ: Как?! Я ж с ним полчаса только по-английски и трепался… Не может быть!

ЧЕРТКОВ: Может, Столяров с ним переписывается, этот Ооно — профессиональный переводчик с русского…

БЕРЕЖНОЙ: А вот мне Женька Лукин про Борю рассказывал — как Боря со сменным мастером в обеденный перерыв на пару спирт пили. Спирт был очищенный

— то есть, сначала использованный, а потом очищенный. Хлопнули по стакану и вдруг чувствуют — начинают слепнуть. Темнота кругом… Вот спичку если зажечь — огонек еще видно туда-сюда, а кругом — мрак. Расстроились, конечно. Еще бы — горе, слепые теперь на всю жизнь. Ну да что ж теперь поделаешь… «А с бутылкой что?» — спрашивает мастер. «Ну не пропадать же продукту, — говорит Боря. — Теперь уж все равно, давай допьем!» Ну и допили.

ГОРНОВ: И что потом?

БЕРЕЖНОЙ: Вот и Лукин его спросил, что потом. «А ничего, — ответил Боря, — развиднелось помаленьку…»

ЧЕРТКОВ: На Аэлите устроили конкурс красавиц — довольно вяло все прошло. Так Боря выполз на сцену, выбрал самую симпатную девицу, облобызал и заявил: «Такой достойной девушке надо дарить цветы. Но не сезон. Не нашел я нигде цветов. Вот тебе розочка!» Достает из обширных штанин пустую бутылку, разбивает о стойку микрофона и «розочку» подносит красавице. Это Боря Завгородний!

НИКОЛАЕВ: Кстати, насчет пьянства. Сижу на Фанконе, с оргкомитетом пью. Им уезжать через полчаса. Тут кто-то заходит и покупает семнадцать бутылок вина. Интересуюсь ненароком — кому? Коломийцу. Запоминаю — на всякий случай. Оргкомитет уезжает. Сил полная грудь. Иду к Коломийцу. Там просторная комната с десятью койками — пионерлагерь. Посредине стол, заставленный семнадцатью бутылками. За ним гордо возвышается Андрей Михайлович — хозяин. И вокруг — двадцать пар голодных глаз, следящих за его жестами, как за пассами иллюзиониста. Сажусь скромненько в уголке. Молчу. Коломиец спрашивает: «О чем думаешь, Андрюша?» — «Да вот думаю, напишу в „Оберхаме“, что, мол, сидел Николаев у Коломийца, а тот не налил Николаеву стакан. „ — „Как не налил?!“ — возмущается Андрей Михайлович и, щедро наполнив стакан, протягивает его мне, вызывая завистливый блеск в глазах Игоря Федорова и остальных. Выпиваю. „Ну, что напишешь в «Оберхаме“?“

— спрашивает Коломиец. «Так и напишу: Коломиец, мол, налил Николаеву ОДИН стакан». Не успеваю договорить — передо мной второй полный стакан. Ну, что делать? Выпиваю. Только хотел еще что-то сказать — передо мною третий стакан. Нет, думаю, так меня сейчас остальные гости растерзают, я ведь и все выпить могу. Тут кто-то кричит: «Хотим выпить со Штерном!» Я говорю: «Штерн лежит неподъемный в своем номере, не получится у вас». Из комнаты выходит Ефанов и через минуту возвращается со спящим Штерном на руках, сажает на кровать. Борису Гидальевичу вставляют в руку стакан и толкают под ребро. Он открывает глаза: «Выпить, да?» — выпивает и опять глубоко задумывается. Ефанов уносит почетного гостя Фанкона в его номер. Выпили со Штерном.